Маклюэн (есть целые сайты, посвященные только ему - www.marshallmcluhan.com, www.mcluhanstudies.com ) как-то сказал своему другу и коллеге, что для сохранения хотя бы одного клочка цивилизаций прошлого (иудейско-греческо-римской-возрожденческой-просвещенческой), надо уничтожить все телевизоры. Эта фраза отражает конфликт, при котором новый тип медиа сметает основы цивилизаций прошлого, поскольку они были вербально ориентированными, а на смену им пришли визуальные механизмы, проводником которых стало телевидение.Торонтская школа, в числе основателей которой стоит и Маклюэн, по сути, попыталась поставить акцент не столько на содержании медиа, как это делают другие науки, включая журналистику или литературоведение, а на материальном носителе-передатчике, с помощью которого это содержание передается. И это позволило принципиально иначе взглянуть на коммуникацию. Более того, эту школу и трактовать можно как построенную не на доминировании содержания, а на доминировании формы передачи.Маклюэн писал тексты и давал интервью в стиле, соответствовавшем эпохе телевидения, о которой сам и говорил (см. книги: Мак-Люэн М. Галактика Гутенберга. Сотворение человека печатной культуры. - Киев, 2004; Маклюен Г.М. Понимание медиа. Внешние расширения человека. - М., 2003; McLuhan M. Understanding media. - Cambridge - London, 1994; McLuhan M. Understanding me. Lectures and interviews.- Cambridge, 2003 ). Он считал, что мир стал жить в рамках мозаичной культуры, примером чего являются теленовости, единственный объединяющий момент которых - то, что они произошли в один день и час.Это определенные самозамкнутые кусочки, которые должны были сложиться в единую мозаику. В интервью журналу Playboy (о ком еще из академических профессоров можно так сказать?) Маклюэн подчеркивал, что результативное изучение медиа имеет дело не только с содержанием медиа, но и с самими медиа, с культурными контекстами, в которых медиа функционирует (Essential McLuhan. Ed. by E. McLuhan, F. Zingrone. - New York, 1995, р. 236 ). Здесь же он акцентирует и свою базовую идею, что новые технологии являются продолжениями нашего тела, наших органов чувств.До прихода письменности человек жил в акустическом пространстве, его культура была устной. Главным средством являлась речь, и никто не знал больше других, поскольку не было индивидуализации и специализации. Устная культура всё делает одновременно. Акустическое пространство он описывает как не имеющее ни центра, ни границ.Потом начинается переход к визуальным формам - письму и печати. Фраза Маклюэна, что «западный человек был человеком Гуттенберга», означает: печать порождает всё то, что сформировало сегодняшний мир: национализм, реформацию и промышленную революцию.И тут особая роль принадлежит именно СМИ и новостному потоку, который они порождают. Книжную форму он трактует как частный голос, а вот пресса становится отражением коллективного мнения: «Книга - приватная исповедальная форма, которая представляет “точку зрения”. Пресса, в свою очередь, является групповой исповедальной формой, обеспечивающей сопричастность сообщества».Печать вызвала к жизни новый феномен, которого не было ни в античности, ни в средние века (McLuhan M. Understanding me. Lectures and interviews.- Cambridge, 2003, p. 83 ). Люди повернулись к самовыражению, к выделению себя среди других. В продолжение печати возникает ксерокопирование. Если в случае печати аудитория не включена в процесс издания, то теперь всё наоборот. Кстати, советский «самиздат» - часть этого же феномена.Близкие медиа начинают поддерживать друг друга. Приход телевидения, например, привел к удвоению тиражей новостных журналов. И Маклюэн видит следующее объяснение этому феномену: «Новостные журналы, исключительно мозаичные по своей форме, предлагают не окно в мир, как прежние иллюстрированные издания, но представляют корпоративные образы сообщества в его действии. Если зритель иллюстрированного журнала пассивен, то читатель журнала новостей активно вовлекается в процесс производства значений создания коллективного образа. Поэтому телевизионная привычка вовлечения в создание мозаичного образа чрезвычайно усилила привлекательность подобных новостных журналов, понизив в то же время интерес к более традиционным иллюстративным изданиям».Интересно и ново по сей день замечание Маклюэна о том, что человек устной культуры был более сложен эмоционально, поскольку западный человек является более гомогенизированным, в нём подавлены определенные эмоции, чтобы достичь практичности и результативности. В интервью Playboy он подчеркивал, что алфавит нейтрализовал всё разнообразие примитивных культур, переводя их сложности в простые визуальные формы.Еще одно известное разграничение Маклюэна на холодные и горячие средства коммуникации . По его определению, горячее средство исключает, а холодное включает. Горячее средство полностью заполняется информацией, поэтому не требует участия аудитории. Это фотография - в отличие от карикатуры, которая является холодным средством. В холодном средстве аудитории приходится быть активной. Холодные медиа дают меньшую определенность, что заставляет читателей/зрителей быть более активными.Опираясь на свою максиму, что средство (а не содержание) является сообщением, Маклюэн подчеркивает, что содержание играет подчиненную роль. Муссолини, Гитлер и Рузвельт поднимаются наверх в эпоху радио, как Кеннеди в эпоху телевидения. Отсюда, кстати, понятно, что Хрущев был более человеком телеэры, чем Брежнев, читающий по бумажке.В книге «Понимание медиа» Маклюэн дает следующее определение горячего средства: «Горячее средство - это такое средство, которое расширяет одно-единственное чувство до степени "высокой определенности"» (Маклюен Г.М. Понимание медиа. Внешние расширения человека. - М., 2003, c. 27 ). И далее: «Горячие средства характеризуются, стало быть, низкой степенью участия аудитории, а холодные - высокой степенью ее участия». Соответственно, отсталые страны являются холодными, развитые - горячими. Речь или телефон - это холодные средства коммуникации. Кино и радио - горячие.Совершенно понятно, что Маклюэн говорит всё это, отталкиваясь от своего основного понимания, что медиа - это расширение чувств человека. Идя таким, условно физиологическим путем, Маклюэн не нуждается в содержании передаваемого, его интересует общее функционирование. Именно Маклюэну отдает пальму первенства Маршалл По в отделении содержания от медиа (Poe M.T. A history of communications. - Cambridge, 2011 ). Это позволило совершено по-иному взглянуть на данную сферу.Маклюэн говорит в интервью Би-би-си, что книгу «Галактика Гуттенберга» он стал писать, когда прочел исследование о влиянии на африканцев печатного слова (McLuhan M. Understanding me. Lectures and interviews.- Cambridge, 2003 ). Кстати, идея о влиянии печати на формирование национализма и национальных государств, о котором потом написал Бенедыкт Андерсон, также принадлежит Маклюэну. И это вытекает из его представлений о том, что новостной поток отражает коллективные представления, в то время как книга отражала индивидуальную точку зрения.Визуальные механизмы он рассматривает как отрывающие мозг от других чувств, цитируя, к примеру, исследование, в котором утверждается: готическое письмо читается с большим трудом, словно оно предназначено для того, чтобы на него смотрели, а не читали.Фиксация визуального фактора имела очень серьезные последствия. Маклюэн пишет: «Гомогенизация людей и материалов составит суть программы Гуттенберговой эпохи, а также источник благосостояния и силы, неведомой никакой другой эпохе и технологии» (Мак-Люэн М. Галактика Гутенберга. Сотворение человека печатной культуры. - Киев, 2004, с. 191 ). То есть визуальные механизмы сделали нас более похожими. И это, несомненно, облегчает управление.Мы слабо представляем себе, как всё это функционировало в прошлом. Например, средние века не знали авторства в сегодняшнем понимании, не было понятия читающей публики. Рукописная книга медленно читалась и медленно обрабатывалась. Печатная книга стала первым унифицированным и воспроизводимым массовым товаром, создав прецедент, образец такого товара для будущего.Он видит роль печатного слова в том, что именно оно создало западную цивилизацию, включая Реформацию (McLuhan M. Understanding me. Lectures and interviews.- Cambridge, 2003, p. 60 ). Это такие особенности, как индивидуализм, частное мнение или собственный взгляд. Другие культурные формы (радио или рукопись) не поддерживают этих характеристик.Кстати, он считал, что письмо ввело линейность, что впоследствии отразится на последовательную организацию всей жизни человека. При этом линейность не присуща радио, кино и телевидению (McLuhan M. Understanding me. Lectures and interviews.- Cambridge, 2003, p. 36 ). И они снова поломали старые привычки, пришедшие с печатным миром.По его мнению, греки времен устной культуры плохо относились к прикладному знанию (Мак-Люэн М. Галактика Гутенберга. Сотворение человека печатной культуры. - Киев, 2004, c. 35 ). Он связывает это с тем, что прикладное знание немыслимо без однотипности и гомогенизации населения. Линейное письмо он видит как визуализацию невизуальных функций и отношений.Папирус позволил Риму воспользоваться всеми преимуществами алфавитного письма (Маклюен Г.М. Понимание медиа. Внешние расширения человека. - М., 2003, с. 162 ). Этот скачок в скорости и охвате пространства позволил, по его мнению, создать Римскую империю.Телевидение как холодное средство отвергает сформированные типажи (политика, доктора, юриста), поскольку аудитории в этом случае нечем их дополнить. Холодное средство требует работы зрителя. Кстати, Маклюэн дает следующее объяснение, почему нам интересны фильмы про бандитов и полицейских (McLuhan M. Understanding me. Lectures and interviews.- Cambridge, 2003, p. 78 ). И те, и другие по природе своей являются охотниками, а это наше далекое прошлое времен палеолита. То же самое касается фильмов о Джеймсе Бонде.Вьетнам был первой американской телевизионной войной. Предыдущие войны велись с помощью горячих медиа (кино, картины, фотографии, пресса) (McLuhan M. Understanding me. Lectures and interviews.- Cambridge, 2003, p. 156 ). Людей слишком сильно включили в эту войну, и они ее отвергли. Как видим, это еще одна интерпретация того факта, что выиграть войну не дало наличие телевидения.Писатель Честертон вводит Маклюэна в католицизм. Соответственно, есть работы, рассматривающие влияние католицизма на его медиатеорию. Здесь утверждается одна интересная мысль: если медиа являются месседжем, то содержанием становится пользователь. А теория коммуникации Маклюэна отражает не транспортацию, а трансформацию. Католицизм дает возможность совершать трансформацию.В целом следует признать, то аклюэн открывает принципиально новое направление. И не просто его открывает, он максимальным образом продвигает его вперед, сам становясь героем мира новостей, журналов и телевидения, то есть претворяя в жизнь те законы, которые сам же вводит и обсуждает. В пятидесятые он вёл семинары по коммуникации и культуре в Торонтском университете, которые финансировались Фондом Форда. И это тоже явилось, вероятно, одним из толчков к распространению его идей.

, «абсолютно обеспечивающей несогласие по всем вопросам» - McLuhan: Hot & Cool, NY, Signet Books published by The New American Library, Inc., 1967, p. 286).

Биография

Научная и публицистическая деятельность Маршалла Маклюэна получила большое признание. В 1964 году он стал членом научного Королевского общества Канады , а в 1970 году - кавалером Ордена Канады. В 1975 году Маклюэн был назначен советником Комиссии по общественным отношениям Ватикана .

В конце 60-х годов здоровье Маклюэна стало стремительно ухудшаться. В 1967 году он пережил операцию по удалению опухоли мозга, в 1979 году - инсульт. Маршалл Маклюэн умер 31 декабря 1980 года в Торонто.

Основные работы

Маршалл Маклюэн является автором значительного количества статей и книг, многие из которых написаны в соавторстве. Среди основных работ, вышедших отдельными изданиями, следует выделить следующие: «Механическая невеста: Фольклор индустриального человека» (), «Галактика Гутенберга: Становление человека печатающего» (), «Понимание медиа: Внешние расширения человека» (), «Медиа - это сообщение: Перечень последствий» ( , в соавторстве с Квентином Фиоре), «Война и мир в глобальной деревне» ( , в соавторстве с Квентином Фиоре), «От клише к архетипу» ( , в соавторстве с Уилфредом Уотсоном), «Город как учебная аудитория» ( , в соавторстве с Кэтрин Хатчон и Эриком Маклюэном).

Взгляды и направление исследований Маршалла Маклюэна претерпели эволюцию. Если на ранних этапах деятельности его можно отнести к «традиционным» литературоведам, которые подвергают критике современное общество, ставя ему в вину упадок интереса к классической литературе, пассивность масс, технологическое манипулирование их сознанием и т. п., то в дальнейшем критический пафос исчез. Начиная с 1950-х годов Маклюэн «предложил изучать массовую культуру в её собственных терминах, а не с точки зрения классической традиционной культуры. Культуре было дано определение системы коммуникаций, и Маклюэн отказался от анализа интеллектуального и морального содержания культуры, то есть от качественного, ценностного подхода» . При этом, Маклюэну удалось сделать необыкновенно интересные наблюдения в области влияния электронных средств массовой коммуникации на современное общество. Удивительным образом литературный критик стал одним из самых авторитетных авторов в области теории коммуникации .

Механическая невеста: Фольклор индустриального человека (1951)

Первая крупная работа Маршалла Маклюэна «Механическая невеста: фольклор индустриального человека» стала одной из первых в области исследований популярной культуры . Интерес к критическому исследованию поп-культуры был вызван книгой известного британского литературного критика и культуролога Фрэнка Ливиса «Культура и окружающая среда», вышедшей в 1933 году . Также большое влияние оказал крупный американский социолог Дэвид Рисмен , который консультировал Маклюэна по проблеме общества потребления . Название книги «Механическая невеста» было взято из пьесы дадаиста Марселя Дюшана .

Как и все последующие работы, первая книга Маршала Маклюэна написана в мозаичном стиле. Она состоит из множества небольших глав, которые необязательно читать последовательно. Дело в том, что «для исследования своего предмета - массовой культуры и массовой коммуникации - Маклюэн использует его язык и стиль» . Основной формой подачи сообщений средствами массовой коммуникации является, по Маклюэну, мозаика , и такой же способ изложения используется им в других работах. На одной странице его сочинений можно встретить, например, цитаты из Шекспира и бульварной газеты и многое другое.

Во введении к книге Маклюэн отмечает, что современный фольклор является продуктом интеллектуальной деятельности огромной армии профессионалов: рекламных агентов , писателей , сценаристов , художников , режиссёров , дизайнеров , журналистов , учёных и т. п. Все они изо дня в день создают в массовом сознании ощущение неполноты понимания происходящего. Состояние «неудовлетворённости» в массовом сознании необходимо для поддержания «престижной» формы массового потребления. Задача Маклюэна в этой книге сводится к показу скрытых форм воздействия на массовое сознание в различных формах массовой коммуникации: рекламе, телевизионных передачах, кино и т. п. .

Каждая глава книги является изолированным произведением и посвящена анализу того или иного аспекта популярной культуры. Одна из глав, «Механическая невеста», дала название всей книге. В ней автор рассматривает проблему взаимосвязи секса и технологий в современной культуре. В качестве примера приводится реклама колготок «На пьедестале». В этой рекламе показаны ноги в колготках, стоящие на пьедестале. В результате «значение секса ненормально преувеличивается благодаря использованию рыночных механизмов и технике индустриального производства… Отношение к сексу как поведенческой проблеме, редуцирующее сексуальный опыт до уровня механических и гигиенических проблем, подспудно присутствует и проявляется во всём. Это делает неизбежным разлад между физическим удовольствием и функцией воспроизводства потомства, а также является причиной гомосексуализма» .

Галактика Гутенберга: Становление человека печатающего (1962)

Книга «Галактика Гутенберга» получила премию правительства Канады и сделала имя Маклюэна очень известным в среде научной общественности . В этой книге Маклюэн дает ответ на вопрос: каким образом коммуникационные технологии (преимущественно, письменность и книгопечатание) влияют на организацию когнитивных процессов в обществе. Во многом эту работу следует рассматривать как продолжение исследований Гарольда Инниса. Согласно Маршаллу Маклюэну, Иннис «стал первым человеком, случайно открывшим процесс изменений, имманентно присущий и сопровождающий появление средств массовых коммуникаций. „Галактику Гутенберга“ можно понять как подстрочный комментарий к работе Инниса» .

Этапы развития цивилизации по Маклюэну

Понимание Медиа: Внешние расширения человека (1964)

Книга Маршалла Маклюэна «Понимание медиа» стала одним из первых исследований в области экологии средств массовой информации. По мнению Маклюэна, средства массовой информации должны стать объектами исследования сами по себе, вне зависимости от их содержания (контента). Основная идея заключается в том, что средство коммуникации влияет на человека и общество само по себе.

The Medium is the Massage: An Inventory of Effects (1967)

Основная статья: The Medium is the Massage (англ.) русск.

Когда эта книга появилась в продаже, многим показалось, что в последнем слове названия сделана ошибка, и что настоящим названием книги является знаменитый афоризм Маклюэна «the medium is the message» («средство коммуникации является сообщением»). Однако, за счёт смены одной буквы в слове «massage» появилось, как минимум, два новых смысла: «средство коммуникации как массаж» и «средство коммуникации как век масс» (Mass Age) . Книга стала результатом сотрудничества Маршалла Маклюэна с известным дизайнером и фотографом Квентином Фиоре, который при помощи коллажей и фотографий оформил афоризмы и основные идеи Маклюэна.

Влияние

Работы Маршалла Маклюэна продолжают оказывать значительное разностороннее влияние на науку, культуру, философию. В кинематографе следы его идей отчетливо проявились в творчестве Дэвида Кроненберга и особенно в фильме «Видеодром ». В 1977 году Маклюэн сыграл самого себя в фильме Вуди Аллена «Энни Холл ». В художественной литературе последователей идей Маклюэна также немало, в том числе среди представителей киберпанка . В научном сообществе Маклюэн, наряду с Гарольдом Иннисом, рассматривается в качестве основателя современной теории средств коммуникации . В философии идеи Маклюэна иногда сближают с постмодернизмом, хотя сам он от него дистанцировался.

Некоторые высказывания о Маршалле Маклюэне

• Писатель и публицист Том Вулф предположил, что Маклюэн, возможно, наиболее значимый мыслитель со времен Ньютона, Дарвина, Фрейда, Эйнштейна и Павлова.
• Бывший премьер-министр Канады Пьер Трюдо , встречавшийся с Маклюэном, сказал: «Я думаю, что у него была гениальная интуиция».
• Исследователь глобальных инфокоммуникаций Мануэль Кастельс отводил Маклюэну место «великого провидца, который … революционизировал понимание восприятия и мышления в сфере коммуникаций».

Фильмы о Маршалле Маклюэне

• Пробуждение Маклюэна (англ. McLuhan’s Wake ), реж. Кевин Макмэхон
• Азбука Маршалла Маклюэна (англ. Marshall McLuhan’s ABC ), реж. Дэвид Соубельман
• Исследования Маклюэна (англ. The McLuhan Probes ) реж. Дэвид Соубельман
• Вне орбиты (англ. Out Of Orbit ) реж. Карл Бессэ

Напишите отзыв о статье "Маклюэн, Маршалл"

Литература

На английском

• McLuhan M., The Mechanical Bride: Folklore of Industrial Man. - N.Y.: The Vanguard Press, 1951.
• McLuhan M., The Gutenberg Galaxy: The Making of Typographic Man. - Toronto: University of Toronto Press , 1962.
• McLuhan M., Understanding Media: The Extensions of Man. - N.Y.: McGraw Hill, 1964.
• McLuhan M., Fiore Q. The Medium is the Massage: An Inventory of Effects. - N.Y.: Random House, 1967.
• McLuhan M., Fiore Q. War and Peace in the Global Village. - N.Y.: Bantam, 1968.
• McLuhan M., Parker H. Through the Vanishing Point: Space in Poetry and Painting. - N.Y.: Harper & Row, 1968.
• McLuhan M., Culture is Our Business. - N.Y.: McGraw Hill, 1970.
• McLuhan M., Watson W. From Cliche to Archetype. - N.Y.: Viking, 1970.
• McLuhan M., Hutchon K., McLuhan E. - City as Classroom: Understanding Language and Media. The Book Society of Canada Limited, 1977.

На русском

• Маршалл Маклюэн. Галактика Гутенберга. Становление человека печатающего = The Gutenberg Galaxy: The Making of Typographic Man. - М .: Академический проект , 2005. - 496 с. - ISBN 5-902357-28-4 .
• Маршалл Маклюэн. Галактика Гутенберга. Становление человека печатающего = The Gutenberg Galaxy: The Making of Typographic Man. - 2-е изд. - М .: Академический Проект, Гаудеамус, 2013. - 496 с. - (Концепции). - 500 экз. - ISBN 978-5-98426-125-8 , 978-5-8291-1479-4.
• Маршалл Маклюэн. Понимание медиа: внешние расширения человека = Understanding Media: The Extensions of Man. - М .: Кучково поле, 2007. - 464 с. - ISBN 978-5-901679-58-6 .

• Маршалл Маклюэн (рус.) = Press: Government by Newsleak // Отечественные записки: журнал / пер. Руслана Хестанова. - 2003. - № 3 .
• Маршалл Маклюэн Телевидение. Робкий гигант (рус.) = The Timid Giant // Телевидение "87 / пер.: В. П. Терин. - М ..
• Маршалл Маклюэн (рус.) = The Timid Giant // Современные проблемы личности: журнал / пер.: Григорьева Аркадьева. - М .: Издательтво «Икусство», 2001. - № 1 . - С. 138-148 .

• Маршалл Маклюэн С появлением Спутника планета стала глобальным театром, в котором нет зрителей, а есть только актеры (рус.) // Кентавр / пер. В. П. Терин. - М ., 1994. - № 1 . - С. 20-31 .

Библиография

На английском

• W. Terrence Gordon. Marshall McLuhan: Escape Into Understanding. A Biography. - Toronto: Basic Books, 1997. - 480 p. - ISBN 1-58423-144-0 , ISBN 1-58423-112-2 .
• Paul Levinson. Digital McLuhan: A Guide to the Information Millennium. - N.Y.: Routledge , 1999. - 240 p. - ISBN 978-0-415-19251-4 .
• Philip Marchand. Marshall McLuhan: The Medium and the Messenger. - Rev Sub edition. - Cambridge: MIT Press , 1998. - 322 p. - ISBN 978-0-262-63186-0 .
• Meyrowitz J. Medium Theory // Communication Theory Today / Ed. by David Crowley and David Mitchell. - Stanford: Stanford University Press , 1994. - ISBN 978-0-7456-1289-8 .
• Jonathan Miller. Marshall McLuhan. - N.Y.: Viking Press, 1971. - 133 p. - ISBN 0-670-45876-7 .

На русском

• // Русский журнал. 2001. 19 апреля.
• // Коммерсант-Деньги. 2001. № 28. 18 июля. (недоступная ссылка - история )
• // Независимая газета. 2004. 17 сентября.
• Козлова Н. Н., Критика концепции «массовой культуры» Маршалла Маклюэна. Автореф. дис. на соискание уч. степени кандидата философских наук. - М.: Изд-во Моск.ун-та, 1976.
• // Пушкин. 1998. N 5(11). 1 июля.
• // СМИ.ru. 2000. 14 января
• // Отечественные записки. 2003. № 4.
• .
• Терин В. П., Массовая коммуникация. Исследование опыта Запада. Издание второе, переработанное и дополненное. М., 2000.
• // Элитариум, www.elitarium.ru (недоступная ссылка - история )
• Царёв В. Ю. , . Автореф. дис. на соискание уч. степени кандидата философских наук. - М., 1989.
• Царёв В. Ю. , - М., Росписатель, 2015.
• Архангельская И. Б. Герберт Маршалл Маклюэн: от исследования литературы к теории медиа. Автореф. дис. на соискание уч. степени доктора филологических наук. - М.: МГУ, 2009 /edu.of.ru/attach/17/44234.doc
• Архангельская И. Б. Герберт Маршалл МакЛюэн: от исследования литературы к теории массмедиа. - Изд-во Моск. ун-та , 2007. - 210 с.
• Архангельская И. Б. Маршалл Маклюэн. Нижний Новгород: НКИ, 2010. 293 с.
• Архангельская И. Б. Маршалл Маклюэн: Путь к теории медиа. - LAP LAMBERT Academic Publishing , 2011. - 384 с. - ISBN 978-3-8433-0879-3 .

Примечания

Ссылки

• - на английском
• - на английском
• - на русском
• Архангельская И. Б. Герберт Маршалл Маклюэн: От исследования литературы к теории медиа. Автореф. дис. на соискание уч. степени доктора филологических наук. - М.: МГУ, 2009 /edu.of.ru/attach/17/44234.doc

Медиаведение

Понятия

Медиаданные Медиасообщение Медиатекст Массмедиа Медиапространство Медиакомпетентность Прозрачность медиа Медиазависимость Теория Холла Новые медиа Альтернативные медиа Социальные медиа Медиамагнат

Исследователи

Вальтер Беньямин Маршалл Маклюэн Гарольд Иннис Лоренц Энгель Николас Негропонте Ноам Хомский

Направления использования

Медиаграмотность Медиаобразование · Трансмедиация Мониторинг СМИ Медиаискусство Право массмедиа Рамочный анализ Медиабрендинг

Учреждения

Всемирная газетная ассоциация

Отрывок, характеризующий Маклюэн, Маршалл

– Простите, mon cousin, что я пришла к вам, – сказала она укоризненно взволнованным голосом. – Ведь надо наконец на что нибудь решиться! Что ж это будет такое? Все выехали из Москвы, и народ бунтует. Что ж мы остаемся?
– Напротив, все, кажется, благополучно, ma cousine, – сказал Пьер с тою привычкой шутливости, которую Пьер, всегда конфузно переносивший свою роль благодетеля перед княжною, усвоил себе в отношении к ней.
– Да, это благополучно… хорошо благополучие! Мне нынче Варвара Ивановна порассказала, как войска наши отличаются. Уж точно можно чести приписать. Да и народ совсем взбунтовался, слушать перестают; девка моя и та грубить стала. Этак скоро и нас бить станут. По улицам ходить нельзя. А главное, нынче завтра французы будут, что ж нам ждать! Я об одном прошу, mon cousin, – сказала княжна, – прикажите свезти меня в Петербург: какая я ни есть, а я под бонапартовской властью жить не могу.
– Да полноте, ma cousine, откуда вы почерпаете ваши сведения? Напротив…
– Я вашему Наполеону не покорюсь. Другие как хотят… Ежели вы не хотите этого сделать…
– Да я сделаю, я сейчас прикажу.
Княжне, видимо, досадно было, что не на кого было сердиться. Она, что то шепча, присела на стул.
– Но вам это неправильно доносят, – сказал Пьер. – В городе все тихо, и опасности никакой нет. Вот я сейчас читал… – Пьер показал княжне афишки. – Граф пишет, что он жизнью отвечает, что неприятель не будет в Москве.
– Ах, этот ваш граф, – с злобой заговорила княжна, – это лицемер, злодей, который сам настроил народ бунтовать. Разве не он писал в этих дурацких афишах, что какой бы там ни был, тащи его за хохол на съезжую (и как глупо)! Кто возьмет, говорит, тому и честь и слава. Вот и долюбезничался. Варвара Ивановна говорила, что чуть не убил народ ее за то, что она по французски заговорила…
– Да ведь это так… Вы всё к сердцу очень принимаете, – сказал Пьер и стал раскладывать пасьянс.
Несмотря на то, что пасьянс сошелся, Пьер не поехал в армию, а остался в опустевшей Москве, все в той же тревоге, нерешимости, в страхе и вместе в радости ожидая чего то ужасного.
На другой день княжна к вечеру уехала, и к Пьеру приехал его главноуправляющий с известием, что требуемых им денег для обмундирования полка нельзя достать, ежели не продать одно имение. Главноуправляющий вообще представлял Пьеру, что все эти затеи полка должны были разорить его. Пьер с трудом скрывал улыбку, слушая слова управляющего.
– Ну, продайте, – говорил он. – Что ж делать, я не могу отказаться теперь!
Чем хуже было положение всяких дел, и в особенности его дел, тем Пьеру было приятнее, тем очевиднее было, что катастрофа, которой он ждал, приближается. Уже никого почти из знакомых Пьера не было в городе. Жюли уехала, княжна Марья уехала. Из близких знакомых одни Ростовы оставались; но к ним Пьер не ездил.
В этот день Пьер, для того чтобы развлечься, поехал в село Воронцово смотреть большой воздушный шар, который строился Леппихом для погибели врага, и пробный шар, который должен был быть пущен завтра. Шар этот был еще не готов; но, как узнал Пьер, он строился по желанию государя. Государь писал графу Растопчину об этом шаре следующее:
«Aussitot que Leppich sera pret, composez lui un equipage pour sa nacelle d"hommes surs et intelligents et depechez un courrier au general Koutousoff pour l"en prevenir. Je l"ai instruit de la chose.
Recommandez, je vous prie, a Leppich d"etre bien attentif sur l"endroit ou il descendra la premiere fois, pour ne pas se tromper et ne pas tomber dans les mains de l"ennemi. Il est indispensable qu"il combine ses mouvements avec le general en chef».
[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.
Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]
Возвращаясь домой из Воронцова и проезжая по Болотной площади, Пьер увидал толпу у Лобного места, остановился и слез с дрожек. Это была экзекуция французского повара, обвиненного в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека с рыжими бакенбардами, в синих чулках и зеленом камзоле. Другой преступник, худенький и бледный, стоял тут же. Оба, судя по лицам, были французы. С испуганно болезненным видом, подобным тому, который имел худой француз, Пьер протолкался сквозь толпу.
– Что это? Кто? За что? – спрашивал он. Но вниманье толпы – чиновников, мещан, купцов, мужиков, женщин в салопах и шубках – так было жадно сосредоточено на то, что происходило на Лобном месте, что никто не отвечал ему. Толстый человек поднялся, нахмурившись, пожал плечами и, очевидно, желая выразить твердость, стал, не глядя вокруг себя, надевать камзол; но вдруг губы его задрожали, и он заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди. Толпа громко заговорила, как показалось Пьеру, – для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости.
– Повар чей то княжеский…
– Что, мусью, видно, русский соус кисел французу пришелся… оскомину набил, – сказал сморщенный приказный, стоявший подле Пьера, в то время как француз заплакал. Приказный оглянулся вокруг себя, видимо, ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некоторые испуганно продолжали смотреть на палача, который раздевал другого.
Пьер засопел носом, сморщился и, быстро повернувшись, пошел назад к дрожкам, не переставая что то бормотать про себя в то время, как он шел и садился. В продолжение дороги он несколько раз вздрагивал и вскрикивал так громко, что кучер спрашивал его:
– Что прикажете?
– Куда ж ты едешь? – крикнул Пьер на кучера, выезжавшего на Лубянку.
– К главнокомандующему приказали, – отвечал кучер.
– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Приехав домой, Пьер отдал приказание своему все знающему, все умеющему, известному всей Москве кучеру Евстафьевичу о том, что он в ночь едет в Можайск к войску и чтобы туда были высланы его верховые лошади. Все это не могло быть сделано в тот же день, и потому, по представлению Евстафьевича, Пьер должен был отложить свой отъезд до другого дня, с тем чтобы дать время подставам выехать на дорогу.
24 го числа прояснело после дурной погоды, и в этот день после обеда Пьер выехал из Москвы. Ночью, переменя лошадей в Перхушкове, Пьер узнал, что в этот вечер было большое сражение. Рассказывали, что здесь, в Перхушкове, земля дрожала от выстрелов. На вопросы Пьера о том, кто победил, никто не мог дать ему ответа. (Это было сражение 24 го числа при Шевардине.) На рассвете Пьер подъезжал к Можайску.
Все дома Можайска были заняты постоем войск, и на постоялом дворе, на котором Пьера встретили его берейтор и кучер, в горницах не было места: все было полно офицерами.
В Можайске и за Можайском везде стояли и шли войска. Казаки, пешие, конные солдаты, фуры, ящики, пушки виднелись со всех сторон. Пьер торопился скорее ехать вперед, и чем дальше он отъезжал от Москвы и чем глубже погружался в это море войск, тем больше им овладевала тревога беспокойства и не испытанное еще им новое радостное чувство. Это было чувство, подобное тому, которое он испытывал и в Слободском дворце во время приезда государя, – чувство необходимости предпринять что то и пожертвовать чем то. Он испытывал теперь приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем то… С чем, Пьер не мог себе дать отчета, да и ее старался уяснить себе, для кого и для чего он находит особенную прелесть пожертвовать всем. Его не занимало то, для чего он хочет жертвовать, но самое жертвование составляло для него новое радостное чувство.

24 го было сражение при Шевардинском редуте, 25 го не было пущено ни одного выстрела ни с той, ни с другой стороны, 26 го произошло Бородинское сражение.
Для чего и как были даны и приняты сражения при Шевардине и при Бородине? Для чего было дано Бородинское сражение? Ни для французов, ни для русских оно не имело ни малейшего смысла. Результатом ближайшим было и должно было быть – для русских то, что мы приблизились к погибели Москвы (чего мы боялись больше всего в мире), а для французов то, что они приблизились к погибели всей армии (чего они тоже боялись больше всего в мире). Результат этот был тогда же совершении очевиден, а между тем Наполеон дал, а Кутузов принял это сражение.
Ежели бы полководцы руководились разумными причинами, казалось, как ясно должно было быть для Наполеона, что, зайдя за две тысячи верст и принимая сражение с вероятной случайностью потери четверти армии, он шел на верную погибель; и столь же ясно бы должно было казаться Кутузову, что, принимая сражение и тоже рискуя потерять четверть армии, он наверное теряет Москву. Для Кутузова это было математически ясно, как ясно то, что ежели в шашках у меня меньше одной шашкой и я буду меняться, я наверное проиграю и потому не должен меняться.
Когда у противника шестнадцать шашек, а у меня четырнадцать, то я только на одну восьмую слабее его; а когда я поменяюсь тринадцатью шашками, то он будет втрое сильнее меня.
До Бородинского сражения наши силы приблизительно относились к французским как пять к шести, а после сражения как один к двум, то есть до сражения сто тысяч; ста двадцати, а после сражения пятьдесят к ста. А вместе с тем умный и опытный Кутузов принял сражение. Наполеон же, гениальный полководец, как его называют, дал сражение, теряя четверть армии и еще более растягивая свою линию. Ежели скажут, что, заняв Москву, он думал, как занятием Вены, кончить кампанию, то против этого есть много доказательств. Сами историки Наполеона рассказывают, что еще от Смоленска он хотел остановиться, знал опасность своего растянутого положения знал, что занятие Москвы не будет концом кампании, потому что от Смоленска он видел, в каком положении оставлялись ему русские города, и не получал ни одного ответа на свои неоднократные заявления о желании вести переговоры.
Давая и принимая Бородинское сражение, Кутузов и Наполеон поступили непроизвольно и бессмысленно. А историки под совершившиеся факты уже потом подвели хитросплетенные доказательства предвидения и гениальности полководцев, которые из всех непроизвольных орудий мировых событий были самыми рабскими и непроизвольными деятелями.
Древние оставили нам образцы героических поэм, в которых герои составляют весь интерес истории, и мы все еще не можем привыкнуть к тому, что для нашего человеческого времени история такого рода не имеет смысла.
На другой вопрос: как даны были Бородинское и предшествующее ему Шевардинское сражения – существует точно так же весьма определенное и всем известное, совершенно ложное представление. Все историки описывают дело следующим образом:
Русская армия будто бы в отступлении своем от Смоленска отыскивала себе наилучшую позицию для генерального сражения, и таковая позиция была найдена будто бы у Бородина.
Русские будто бы укрепили вперед эту позицию, влево от дороги (из Москвы в Смоленск), под прямым почти углом к ней, от Бородина к Утице, на том самом месте, где произошло сражение.
Впереди этой позиции будто бы был выставлен для наблюдения за неприятелем укрепленный передовой пост на Шевардинском кургане. 24 го будто бы Наполеон атаковал передовой пост и взял его; 26 го же атаковал всю русскую армию, стоявшую на позиции на Бородинском поле.
Так говорится в историях, и все это совершенно несправедливо, в чем легко убедится всякий, кто захочет вникнуть в сущность дела.
Русские не отыскивали лучшей позиции; а, напротив, в отступлении своем прошли много позиций, которые были лучше Бородинской. Они не остановились ни на одной из этих позиций: и потому, что Кутузов не хотел принять позицию, избранную не им, и потому, что требованье народного сражения еще недостаточно сильно высказалось, и потому, что не подошел еще Милорадович с ополчением, и еще по другим причинам, которые неисчислимы. Факт тот – что прежние позиции были сильнее и что Бородинская позиция (та, на которой дано сражение) не только не сильна, но вовсе не есть почему нибудь позиция более, чем всякое другое место в Российской империи, на которое, гадая, указать бы булавкой на карте.
Русские не только не укрепляли позицию Бородинского поля влево под прямым углом от дороги (то есть места, на котором произошло сражение), но и никогда до 25 го августа 1812 года не думали о том, чтобы сражение могло произойти на этом месте. Этому служит доказательством, во первых, то, что не только 25 го не было на этом месте укреплений, но что, начатые 25 го числа, они не были кончены и 26 го; во вторых, доказательством служит положение Шевардинского редута: Шевардинский редут, впереди той позиции, на которой принято сражение, не имеет никакого смысла. Для чего был сильнее всех других пунктов укреплен этот редут? И для чего, защищая его 24 го числа до поздней ночи, были истощены все усилия и потеряно шесть тысяч человек? Для наблюдения за неприятелем достаточно было казачьего разъезда. В третьих, доказательством того, что позиция, на которой произошло сражение, не была предвидена и что Шевардинский редут не был передовым пунктом этой позиции, служит то, что Барклай де Толли и Багратион до 25 го числа находились в убеждении, что Шевардинский редут есть левый фланг позиции и что сам Кутузов в донесении своем, писанном сгоряча после сражения, называет Шевардинский редут левым флангом позиции. Уже гораздо после, когда писались на просторе донесения о Бородинском сражении, было (вероятно, для оправдания ошибок главнокомандующего, имеющего быть непогрешимым) выдумано то несправедливое и странное показание, будто Шевардинский редут служил передовым постом (тогда как это был только укрепленный пункт левого фланга) и будто Бородинское сражение было принято нами на укрепленной и наперед избранной позиции, тогда как оно произошло на совершенно неожиданном и почти не укрепленном месте.
Дело же, очевидно, было так: позиция была избрана по реке Колоче, пересекающей большую дорогу не под прямым, а под острым углом, так что левый фланг был в Шевардине, правый около селения Нового и центр в Бородине, при слиянии рек Колочи и Во йны. Позиция эта, под прикрытием реки Колочи, для армии, имеющей целью остановить неприятеля, движущегося по Смоленской дороге к Москве, очевидна для всякого, кто посмотрит на Бородинское поле, забыв о том, как произошло сражение.
Наполеон, выехав 24 го к Валуеву, не увидал (как говорится в историях) позицию русских от Утицы к Бородину (он не мог увидать эту позицию, потому что ее не было) и не увидал передового поста русской армии, а наткнулся в преследовании русского арьергарда на левый фланг позиции русских, на Шевардинский редут, и неожиданно для русских перевел войска через Колочу. И русские, не успев вступить в генеральное сражение, отступили своим левым крылом из позиции, которую они намеревались занять, и заняли новую позицию, которая была не предвидена и не укреплена. Перейдя на левую сторону Колочи, влево от дороги, Наполеон передвинул все будущее сражение справа налево (со стороны русских) и перенес его в поле между Утицей, Семеновским и Бородиным (в это поле, не имеющее в себе ничего более выгодного для позиции, чем всякое другое поле в России), и на этом поле произошло все сражение 26 го числа. В грубой форме план предполагаемого сражения и происшедшего сражения будет следующий:

Ежели бы Наполеон не выехал вечером 24 го числа на Колочу и не велел бы тотчас же вечером атаковать редут, а начал бы атаку на другой день утром, то никто бы не усомнился в том, что Шевардинский редут был левый фланг нашей позиции; и сражение произошло бы так, как мы его ожидали. В таком случае мы, вероятно, еще упорнее бы защищали Шевардинский редут, наш левый фланг; атаковали бы Наполеона в центре или справа, и 24 го произошло бы генеральное сражение на той позиции, которая была укреплена и предвидена. Но так как атака на наш левый фланг произошла вечером, вслед за отступлением нашего арьергарда, то есть непосредственно после сражения при Гридневой, и так как русские военачальники не хотели или не успели начать тогда же 24 го вечером генерального сражения, то первое и главное действие Бородинского сражения было проиграно еще 24 го числа и, очевидно, вело к проигрышу и того, которое было дано 26 го числа.
После потери Шевардинского редута к утру 25 го числа мы оказались без позиции на левом фланге и были поставлены в необходимость отогнуть наше левое крыло и поспешно укреплять его где ни попало.
Но мало того, что 26 го августа русские войска стояли только под защитой слабых, неконченных укреплений, – невыгода этого положения увеличилась еще тем, что русские военачальники, не признав вполне совершившегося факта (потери позиции на левом фланге и перенесения всего будущего поля сражения справа налево), оставались в своей растянутой позиции от села Нового до Утицы и вследствие того должны были передвигать свои войска во время сражения справа налево. Таким образом, во все время сражения русские имели против всей французской армии, направленной на наше левое крыло, вдвое слабейшие силы. (Действия Понятовского против Утицы и Уварова на правом фланге французов составляли отдельные от хода сражения действия.)
Итак, Бородинское сражение произошло совсем не так, как (стараясь скрыть ошибки наших военачальников и вследствие того умаляя славу русского войска и народа) описывают его. Бородинское сражение не произошло на избранной и укрепленной позиции с несколько только слабейшими со стороны русских силами, а Бородинское сражение, вследствие потери Шевардинского редута, принято было русскими на открытой, почти не укрепленной местности с вдвое слабейшими силами против французов, то есть в таких условиях, в которых не только немыслимо было драться десять часов и сделать сражение нерешительным, но немыслимо было удержать в продолжение трех часов армию от совершенного разгрома и бегства.

25 го утром Пьер выезжал из Можайска. На спуске с огромной крутой и кривой горы, ведущей из города, мимо стоящего на горе направо собора, в котором шла служба и благовестили, Пьер вылез из экипажа и пошел пешком. За ним спускался на горе какой то конный полк с песельниками впереди. Навстречу ему поднимался поезд телег с раненными во вчерашнем деле. Возчики мужики, крича на лошадей и хлеща их кнутами, перебегали с одной стороны на другую. Телеги, на которых лежали и сидели по три и по четыре солдата раненых, прыгали по набросанным в виде мостовой камням на крутом подъеме. Раненые, обвязанные тряпками, бледные, с поджатыми губами и нахмуренными бровями, держась за грядки, прыгали и толкались в телегах. Все почти с наивным детским любопытством смотрели на белую шляпу и зеленый фрак Пьера.
Кучер Пьера сердито кричал на обоз раненых, чтобы они держали к одной. Кавалерийский полк с песнями, спускаясь с горы, надвинулся на дрожки Пьера и стеснил дорогу. Пьер остановился, прижавшись к краю скопанной в горе дороги. Из за откоса горы солнце не доставало в углубление дороги, тут было холодно, сыро; над головой Пьера было яркое августовское утро, и весело разносился трезвон. Одна подвода с ранеными остановилась у края дороги подле самого Пьера. Возчик в лаптях, запыхавшись, подбежал к своей телеге, подсунул камень под задние нешиненые колеса и стал оправлять шлею на своей ставшей лошаденке.
Один раненый старый солдат с подвязанной рукой, шедший за телегой, взялся за нее здоровой рукой и оглянулся на Пьера.
– Что ж, землячок, тут положат нас, что ль? Али до Москвы? – сказал он.
Пьер так задумался, что не расслышал вопроса. Он смотрел то на кавалерийский, повстречавшийся теперь с поездом раненых полк, то на ту телегу, у которой он стоял и на которой сидели двое раненых и лежал один, и ему казалось, что тут, в них, заключается разрешение занимавшего его вопроса. Один из сидевших на телеге солдат был, вероятно, ранен в щеку. Вся голова его была обвязана тряпками, и одна щека раздулась с детскую голову. Рот и нос у него были на сторону. Этот солдат глядел на собор и крестился. Другой, молодой мальчик, рекрут, белокурый и белый, как бы совершенно без крови в тонком лице, с остановившейся доброй улыбкой смотрел на Пьера; третий лежал ничком, и лица его не было видно. Кавалеристы песельники проходили над самой телегой.
– Ах запропала… да ежова голова…
– Да на чужой стороне живучи… – выделывали они плясовую солдатскую песню. Как бы вторя им, но в другом роде веселья, перебивались в вышине металлические звуки трезвона. И, еще в другом роде веселья, обливали вершину противоположного откоса жаркие лучи солнца. Но под откосом, у телеги с ранеными, подле запыхавшейся лошаденки, у которой стоял Пьер, было сыро, пасмурно и грустно.
Солдат с распухшей щекой сердито глядел на песельников кавалеристов.
– Ох, щегольки! – проговорил он укоризненно.
– Нынче не то что солдат, а и мужичков видал! Мужичков и тех гонят, – сказал с грустной улыбкой солдат, стоявший за телегой и обращаясь к Пьеру. – Нынче не разбирают… Всем народом навалиться хотят, одью слово – Москва. Один конец сделать хотят. – Несмотря на неясность слов солдата, Пьер понял все то, что он хотел сказать, и одобрительно кивнул головой.

Маклюэн Герберт Маршалл (McLuhan Herbert Marshall ) (21.07.1911, Эдмонтон, Канада — 31.12.1980, Торонто, Канада) — канадский философ, социолог, филолог, профессор английской литературы (докт. дис. о творчестве современника Шекспира Т. Нэша, 1942). С 1952 г. профессор колледжа Св. Михаила в университете Торонто, где в 1963 г. возглавил Центр культуры и технологии (основные направления исследования: влияние информационных технологий на человеческую психику и общество). С начала 1960-х годов большую известность получают его культурологические концепции, возвещающие определяющую роль коммуникационных технологий (прежде всего телевидения) в становлении и развитии массового общества.

В работе «Галактика Гутенберга» (The Gutenberg Galaxy, 1962, премия правительства Канады) изложена концепция смены технологий коммуникации как двигателя исторического прогресса и основы социальной организации. Создание письменности, по Маклюэну, в конечном счете привело к наступлению эпохи абсолютной власти визуализации. Грамотность породила расщепление личности, утерю организующей роли трайбализма, деколлективизацию. Книгопечатание способствовало упорядочению и стабилизации языков и, сделав нацию однородной, способствовала развитию индивидуализма. Новая электронная галактика проникает в «галактику Гутенберга», в результате чего привычные для человека установки приобретают форму гротеска, а знакомые социальные институты становятся для него угрозой. Новая электронная взаимозависимость возвращает мир к ситуации глобальной деревни.

В аргументации концепции Маклюэн многократно обращается к шекспировскому творчеству, находя в нем свидетельства в пользу утверждения об определяющей роли смены коммуникативных стратегий и средств в общественном и индивидуальном развитии. Одновременно в этом специфическом аспекте анализа он делает ряд важных наблюдений относительно смыслов, вкладываемых Шекспиром в образы своих произведений.

Наиболее обстоятельно проанализирован в этом ключе «Король Лир» , которому специально посвящены три обширных фрагмента в начальной части «Галактики Гутенберга».

Характеризуя план раздела королевства, оглашенный Лиром, Маклюэн подчеркивает: «Когда Король Лир раскрывает свою “темную цель” разделить на части королевство, то тем самым он высказывает в политическом отношении дерзкое и авангардное для начала семнадцатого столетия намерение... Лир предлагает в высшей степени современную идею делегирования власти центром периферии. Зрители елизаветинской эпохи должны были сразу распознать в этой “темной цели” левый макиавеллизм. В начале семнадцатого века новые формы власти и организации, вызывавшие споры на протяжении предыдущего столетия, стали ощущаться во всех сферах общественной и частной жизни. “Король Лир” представляет новую стратегию культуры и власти в плане ее воздействия на государство, семью и психологию индивида...» (Мак-Люэн, 2003: 16).

Соответственно веяниям времени представлена и трактовка образов Эдмунда, Гонерильи и Реганы: «Эдмунд подан как сила природы, эксцентричная по отношению к человеческому опыту как таковому и к “проклятью предрассудков”. Он — активный участник процесса фрагментации человеческих институтов. Великим фрагментатором является и сам Лир с его вдохновенной идеей установления конституционной монархии путем делегирования власти. Намеченный им для себя план ведет к специализации... Уловив его замысел, Гонерилья и Регана наперебой соревнуются в выражении дочерней преданности. Лир сам вносит раскол между ними, настаивая на вызывающем рознь соревновании в красноречии... Индивидуализм и конкуренция стали настоящим скандалом для общества, долгое время носившего наряд корпоративных и коллективных ценностей. Хорошо известно, какую роль в установлении новых культурных образцов сыграло книгопечатание. Но естественным следствием специализирующего влияния новых форм знания среди прочих было то, что все проявления власти приняли характер ярко выраженного централизма. В то время как феодальная монархия носила инклюзивный характер, ибо король, по сути, включал в себя всех своих подданных, ренессансный герцог стремился к тому, чтобы стать эксклюзивным центром власти, окруженным своими самостоятельными подданными. Результатом такого централизма, который сам зависел от улучшения путей и торговли, стали обычай делегировать власть и функциональная специализация различных областей и индивидов. В “Короле Лире” , как и в других пьесах, Шекспир демонстрирует безошибочное предвидение социальных и индивидуальных последствий постепенного обнажения атрибутов и функций во имя скорости, точности и укрепления власти» (Там же. С. 17-18).

Для концепции Маклюэна существенна тема визуализации, которую он акцентирует и в своей трактовке «Короля Лира» , где тема слепоты дает ему большой простор для интерпретации: «Обнажение самих человеческих чувств как таковых будет одной из тем этой пьесы. Отделение зрения от других чувств уже проявилось в словах Лира о его “темной цели” и в том, что он полагается лишь на визуальную карту. И если Гонерилья готова лишиться зрения в качестве выражения преданности, то Регана... готова лишиться всех человеческих чувств, пока с ней пребывает любовь Лира... Разрушение пропорционального соотношения между умами (или чувствами), людьми и их функциями — вот основная тема позднего Шекспира» (Там же. С. 19). С учетом этого Маклюэн противопоставляет Корделию и ее сестер: «Ее рациональная цельность — прямая противоположность специализации ее сестер. Ей неведома фиксированная точка зрения, опираясь на которую она могла бы излить поток своего красноречия. Напротив, ее сестры в силу присущей им фрагментации чувств и стремления к точному расчету чутко улавливают требования момента. Подобно Лиру, они движимы авангардными макиавеллевскими убеждениями, что заставляет их в каждой ситуации действовать “по науке”. Они решительны и свободны не только от “духовного начала чувства”, но и от его морального аналога — “совести”. Ведь именно этот рациональный посредник между человеческими мотивами “всех нас превращает в трусов”. И Корделия ведет себя, как трус, ибо она отягощена многочисленными сложностями, источником которых являются ее совесть, ее разум и ее роль» (Там же. С. 20).

Важными для понимания глубинной сущности СМИ являются работы Маршалла Маклюэна, который провел теоретический анализ влияния массовой коммуникации на социальное развитие.

Ключевым тезисом Маклюэна считают следующее: the medium is the message (средство есть сообщение). Это означает, что содержание любого сообщения не может рассматриваться вне формы его выражения и вне каналов его распространения. Любое событие приобретает общественную важность не само по себе, а в связи с переданными средствами коммуникации сообщениями о нем, с точностью, быстротой, широтой этой передачи. Средство массовой коммуникации нашего времени - электронная техника - изменяет и перестраивает формы социальной взаимозависимости. Мгновенность (симультанность) электронной технологии усиливает соучастие и вовлеченность не только в медиасобытия, но и в порождаемые медиа псевдособытия - симулякры.

Основные идеи Маклюэна выражаются в следующем.

Признание за СМИ огромного манипулятивного потенциала. СМИ способны на «всеобъемлющее насилие», лишение человека возможности оценки собственного жизненного опыта, точнее замены личного опыта распространяемым через СМИ мнением.

Имплозия коммуникации (взрыв вовнутрь) - предельно стремительное «взрывное сжатие» пространства, времени и информации, а следовательно, «взрыв» глубинных ценностей индивида.

Холодные и горячие медиа. Горячие медиа разжигают какое-то одно чувство до предела, до очень высокого разрешения, т.е. до полного заполнения информацией содержания. Такие медиа не дают работать фантазии и воображению коммуникантов и аудиторий. Напротив, холодные медиа оставляют такую возможность. По Мак- люэну, холодные медиа - это технологии племени, живого включения, участия; горячие - технологии цивилизации, абстрагирования, уединения, пассивности. Холодные медиа, появляющиеся сегодня, реплеменизируют общество; горячие - рецивилизируют. На их противоречии и чередовании основано социальное развитие. Маклюэн вводит также понятие перегретых медиа. Когда горячие медиа перегреваются, насыщаются другой системой, они видоизменяются в другие медиа.

Медиа как ампутация. Маклюэн рассматривает СМИ как расширения чувств человека, подобно тому, как в свое время Э. Геккель рассматривал орудия деятельности, как органопроекцию, т.е. продолжение человеческих органов. Причем при многократном расширении одного из его чувств возможно наступление состояния оцепенелости, отключения чувства. Это состояние Маклюэн называет автоампутация. Подобный механизм объясняется тем, что нервная система защищает себя посредством изоляции, ампутации «ненормального» органа, чувства или функции. Будучи отделена от тела, функция замыкается и достигает в себе высокой интенсивности, но такое усложнение опять воспринимаемо и переносимо нервной системой только оцепенением или уже следующей блокировкой восприятия. Так самоампутация исключает самоузна- вание, т.е. разрушает самость. Следовательно, СМИ, по Маклюэну, уничтожители самости и личностности.

Медиарасширения чувств порождают не пересекающиеся системы. Если изолированность наших чувств компенсируется действием сознания, то их медиарасширения остаются замкнутыми системами, не способными к взаимодействию.

Главная идея М. Маклюэна - средства массовой коммуникации есть базовая детерминанта исторического процесса.

Здесь, на наш взгляд, проявилась идеолатрия М. Маклюэна. Точно так же весь исторический процесс можно объяснить изменением отношений собственности (как это делал К. Маркс) или прогрессом в обработке металлов, или военными компаниями, и еще чем-нибудь. Тем не менее, это положение можно использовать как хорошую и продуктивную исследовательскую модель.

По Маклюэну, во второй половине XX в. человечество стало жить в постписьменном электронном мире, где действует макромиф как динамично-смысловая структура общения людей друг с другом и миром. К подобной структуре относятся и языки. Причастность к таким языкам и мифам придает современным формам СМИ характер коллективного мифотворчества. Можно даже говорить о коллективной медиагенной галлюцинации. Следовательно, СМИ - это мифотворческая сила, покоряющая массы, конструирующая мир синтезированной чувственно-осязательной и слуховизуальной постписьменной культуры.

В «Галактике Гутенберга» М. Маклюэн доказывает, что книгопечатание закрепило переход цивилизации от аудитакгильного к ви- зульному типу, что привело к многочисленным культурным разрывам, в частности к «разрыву» сердца, ума, эмоций. Постписьменная электронно-опосредованная цивилизация нашего времени - это возврат к аудиовизульному типу, который осуществляется особенно драматично для визуалистического Запада. Восток (в том числе и Россия) в большей степени сохранил в себе навыки слуховых форм коммуникации 1 .

Средства общения (в самом широком смысле этого слова, включая книги, кино, средства связи и другие формы общения между людьми) не только и не столько передают информацию, определенные сообщения, но и сами активно влияют на индивидуальное и общественное сознание. Знакомство, произведенное опосредованным опытом, может зачастую приводить к чувству инверсии реальности. Реальная вещь или событие при их рассмотрении кажутся имеющими меньше конкретной значимости, нежели то, как они представлены в СМ К.

Концепции и идеи М. Маклюэна важны тем, что постулируют мощность влияния СМИ на все стороны человеческого бытия. Вместе с тем, по нашему мнению, революция, устроенная электронно-опосредованными средствами коммуникации (телеграфом), уже завершена. На повестке дня свершающаяся революция под знаменами сетевых коммуникаций, отличающихся не особенностями каналов связи (все тот же телеграф, только через спутник), а способами организации их взаимодействия, т.е. сети.

Осмысление последствий этой революции столь же проблематично для наших современников, как было проблематично осмысление последствий книгопечатания для современников Гутенберга.

В связи с последним тезисом М. Маклюэн отмечает: «Булер говорит о ’’значительном числе дошедших до наших дней манускриптов, которые были скопированы с печатных книг”». И далее: «В действительности, разница между манускриптами пятнадцатого столетия и инкунабулами очень невелика, поэтому исследователю начального периода книгопечатания следует знать, что первопечатники смотрели на новое изобретение как на всего лишь другую форму процесса писания - artificialiter scribere» . «’’Безлошадная карета” - хороший пример такого же двусмысленного положения, в котором некоторое время находилась печатная книга» .

• Идеолатрия (по русскому философу Н.Ф. Федорову) - поклонение идеи,свойство ученых абсолютизировать ими же самими созданные идеи. Идеолатрияаналогична идололатрии (идолопоклонству. См.: Федоров Н.Ф. Философия общегодела. В 2 т. М.: Издательство ACT, 2003.
• Buhler С. The Fifteenth Century Book. Philadelphia: University of PennsylvaniaPress, 1960. P. 16.
• Маклюэн M. Галактика Гутенберга: Сотворение человека печатной культуры. К.: Ника-Центр, 2003 (Серия «Сдвиг парадигмы»; Вып. 1). С. 228.