А для тех, кто решился разобраться в тайнах, о которых умалчивает семейная память, в Минске действует Школа поиска информации о репрессированных. Организовал ее архивист и историк Дмитрий Дрозд. Он предлагает основанную на своем опыте методику поиска репрессированных родственников.
«Создание Школы вдохновило, и я стал писать в КГБ, в прокуратуру - повсюду, - рассказывает архивист. - И стал рассылать перечень лиц, о которых ищу сведения.
Конечно, узнать о соседях, дальних родственниках очень сложно- ведь почти невозможно документально доказать родственную связь с ними.
Более того, трудно получить доступ к делам даже на самых близких родственников: в ответ часто приходит отписка «Ознакомление не предусмотрено действующим законодательством».
Но я буду добиваться, чтобы мне разрешили знакомиться с делами все равно, - говорит Дмитрий. - Ведь по закону об архивной деятельности, если дело старше 75 лет, оно должно быть открыто для общественного ознакомления. То есть все документы, созданные до 1941 года, уже должны были оказаться в общедоступных архивах».
«Меня в архиве КГБ интересуют дела на моих родственников еще с 1920 года! Какая может быть в них секретная информация?! Просто люди не хотят, чтобы мы эти дела читали!..
Каждый рано или поздно начинает биться головой об эту стену - поэтому надо менять систему. Все дела, старше 1941 года, должны быть переданы в общедоступные архивы. Мы будем добиваться принятия нового закона об архивной деятельности», - говорит Дрозд.
Дмитрий Дрозд.
Как пример, Дмитрий приводит вильнюсский архив КГБ - Особый архив Литвы. Он находится в том же здании, где и литовские спецслужбы:
«Никто не спросил, куда я иду, никаких документов не спросили. Заместитель директора встретила чуть ли не с объятиями: «Я давно жду, когда ко мне придут белорусы!» В архиве хранятся документы 1939-1991 годов, и никаких секретных дел там нет. Выдают даже личные дела на любого сотрудника КГБ. Мы должны двигаться к тому же».
Ради эксперимента в вильнюсском архиве Дмитрий заказал дела Михала Витушко и Клавдия Дуж-Душевского: «Там, журналы, письма - все, что было изъято. Тысячи писем! В моем представлении, у нас лежат на каждого подследственного такие же объемные дела… Это же и рукописи, и черновики! Сколько нам откроется о писателях 30-х годов!»
Дмитрий Дрозд с коллегами из «Белорусского документационного центра» создает базу данных по репрессиям нашего времени: они собирают, оцифровывают и хранят документы. Но с недавнего времени центр подключился и к архивной деятельности, стал заниматься историей репрессий:
«Мы хотим преобразовать наш центр в современный, общедоступный архив. Уже создали поисковик - единую систему поиска репрессированных во всех базах в интернете: просто вводите фамилию - и получаете результат.
Попытаемся также сотрудничать с литовским архивом, украинскими архивами - искать там информацию о белорусах.
Но глобальная наша цель, - говорит Дрозд, - изменить систему, попытаться добиться, чтобы открыли наши архивы.
Мы хотим сделать систему более человечной: чтобы архивы спецслужб были переданы в общедоступные архивы, а общедоступные архивы позволили людям как минимум фотографировать, работать с документами по-европейски.
Пока еще Беларусь остается последней страной, где не позволяют фотографировать в архивах. У всех соседей уже можно, даже в России!
Это просто невероятно. Кажется, мелочь, которая сильно, тем не менее, тормозит историческую науку в Беларуси! Люди сидят и многие просто от руки переписывают эти документы. Вечная очередь в архиве… А насколько это улучшит качество наших исследований! Вместо того, чтобы плодить ошибки - когда я неправильно прочитал и привел в своей книге неправильную цитату - просто сфотографировал, а потом разместил красиво в книге фотографию оригинального документа.
Здесь проблема в том, что белорусские архивы - плановое хозяйство. У них есть планы по обработке запросов, по объемам заказанных сканов. Если люди будут фотографировать, то архивы потеряют то, что зарабатывают за сканирование.
Но архивы должны полностью работать за государственные дотации, так как это - достояние народа! Они не должны зарабатывать деньги. Они должны исполнять запросы, но не должны зарабатывать для государства, разве что для себя», - объясняет Дрозд.
Где искать, куда писать. Как искать информацию о репрессированных: советы Дмитрия Дрозда
1. Интернет: с этого следует начинать. Дрозд советует прежде всего сайт «Мемориал» , который помог ему самому.
2. Книга «Память» по своему городу или району. В некоторых выпусках содержится информация о репрессированных, причем иногда такая, которой не получала и семья потерпевшего. Например, Людмила, участница Школы поиска информации о репрессированных, рассказала, что год рождения репрессированного деда случайно узнала из книги «Память» по Житковичскому району.
3. Архивы . Сведения о раскулаченных на территории Беларуси можно найти в Национальном архиве РБ и в областных архивах. Во многих из них существуют базы данных по репрессированным, раскулаченным, вывезенным в Германию… Поэтому обращайтесь к специалистам в читальном зале, они помогут найти необходимую информацию.
Например, в Национальном архиве (он находится в здании Национальной библиотеки) имеется электронная база данных «Необоснованно репрессированные граждане Беларуси» . Можно написать запрос, и сотрудники архива проверят, есть ли конкретный человек в базе. В случае положительного результата, вы получите информацию о месте проживания, возрасте, образовании и другие сведения о своих родных.
Имя в базе могут и не найти, но это не значит, что человек не был репрессирован или о нем не осталось сведений - просто КГБ передал архиву лишь часть данных. Возможно, сведения о вашем родственнике не были переданы.
Если фамилию в базе репрессированных не нашли, поищите фонды, касающиеся вашей местности: сельсовета, райисполкома и т.д. Часто в них хранятся необходимые документы: списки людей, обложенных индивидуальным налогом, лишенных избирательных прав, раскулаченных. Также можно отыскать жалобы на несправедливое обращение.
Подробнее узнать о судьбе раскулаченных, а также получить сведения об арестованных и осужденных можно через запросы в МВД и КГБ.
4. Госорганы. Если вы ищете информацию о раскулаченных , надо писать обращения в информационные центры МВД . Если ваших родственников осудили по статье , то информацией о них располагает КГБ . Если в семье не помнят, какое было обвинение, отправляйте обращения (электронные или бумажные) во все органы. И откуда-нибудь в конце концов получите ответ.
Начинать можно с КГБ Беларуси и информационного центра МВД. Беларуси. Если там не обнаружится материалов о ваших родственниках, можно написать в органы страны, на территорию которой родственники могли быть высланы. Прежде всего, в Россию: в ФСБ и информационный центр МВД. Вообще, если вы ищете информацию о сосланных (неважно, раскулаченных или осужденных), лучше отправлять сразу два обращения: одно - туда, откуда был выслан человек, другое - туда, куда он попал в ссылку.
«Не надо бояться озадачивать чиновников: искать необходимые сведения - их работа», - предупреждает Дмитрий Дрозд. Не зная, куда сослали его родственников, он отправил запросы в белорусские МВД и КГБ, а получив отрицательные ответы, решил писать по месту ссылки. Но место было неизвестно, и исследователь отправил однотипные запросы в информационные центры МВД 20-ти восточных и северных областей России.
И после 19 отрицательных ответов наконец получил положительный: дело родственников была обнаружено в Архангельске. Оттуда Дрозду прислали подробную справку о сосланных.
Когда регион ссылки станет известен, можно написать также в тамошний областной архив и архив ЗАГС, где могли сохраниться записи о смерти ваших родных. «Советская система была весьма бюрократической: без бумажки человек не мог умереть», - говорит Дрозд.
В каждом запросе в госорган необходимо: 1) изложить всю имеющуюся информацию о человеке, судьбу которого вы пытаетесь установить; 2) объяснить, какие родственные узы связывают вас с репрессированным - справка предоставляется только родственнику; 3) попросить копии имеющихся документов - лучше просить об этом сразу же, в первом письме.
Адреса и контакты всех подразделений МВД, КГБ, ФСБ имеются в интернете.
Где собрана информация из Книг памяти, содержащих пофамильные перечни репрессированных из всех регионов бывшего СССР с краткими биографическими сведениями. Сейчас там уже почти 3 млн. фамилий. Если ваш родственник есть в Книге памяти, считайте, часть работы уже позади — его личное дело сохранилось и судьбу выяснить будет не так сложно.
Камень памяти жертвам политических репрессий (набережная Енисея у КИЦа)
Источник: www.sakharov-center.ru
Также на первом этапе поисков можно обратиться в Государственный архив — вот, например, можно подать запрос в архив Красноярского края.
Таким образом, мы узнаем, что именно случилось с вашим родственником . Не вдаваясь в тонкости, скажем, что жертв политических репрессий можно разделить на две группы:
- арестованные по политическим мотивам.
- спецпоселенцы (строго говоря, эти группы пересекаются, потому что спецпоселенца могли арестовать, или арестованного после лагеря отправить в ссылку, но в начале поиска это не играет роли).
Теперь можно приступать к сбору документов для запроса. Дело в том, что обращаться в архивы имеют право только родственники, которые должны предоставить документальное подтверждение родства. Так, например, внукам репрессированного нужно приложить к заявке на поиск информации копию своего свидетельства о рождении и документ о рождении матери или отца (ребенка репрессированного человека). Если вы или ваши родители меняли фамилию, перечень документов должен быть дополнен свидетельством о браке.
В запросе обязательно должен быть указан обратный адрес — на него пришлют ответ из архива. Также задайте вопрос о дальнейшей судьбе арестованного. На случай, если он был расстрелян, спросите место захоронения. Составлять запрос можно в свободной форме, примеры обращений и истории поисков родных .
После того, как запрос составлен — решаем, куда его отправить . Это зависит от статуса репрессированного родственника.
Поиск арестованных по политической статье
Направлять запрос о поиске дела арестованного по политической статье нужно в тот регион, где его арестовали. Если это Красноярский край, то обращайтесь в региональное управление ФСБ России по Красноярскому краю по адресу: 660017 г. Красноярск, ул. Дзержинского 18. Полный перечень учреждений в регионах России и других стран находится .
Если человек был осужден и направлен в лагерь , то в деле должны содержаться сведения о том, куда именно его отправили. Например, если заключенный писал прошения о пересмотре дела, такие сведения в деле появляются. Поэтому спросите, в каких лагерях отбывал срок осужденный и, если это удастся узнать — запросите более подробную информацию, но уже не в региональном управлении ФСБ, а в УВД региона.
Если в деле таких сведений нет, получить их можно по адресу: 117469, Москва, ул. Новочеремушкинская, 67. Главный информационный центр МВД. Один экземпляр учетной карточки заключенного обычно направлялся из каждого лагеря в этот архив, поэтому с большой вероятностью там могут найтись необходимые сведения.
Поиск спецпоселенцев
Как правило, они не были осуждены, а направлены на спецпоселение в административном порядке. Объединяет их то, что все они стояли на учете в спецкомендатуре, так что сведения можно найти в УВД тех регионов, куда они были направлены на спецпоселение. Так, если они отбывали ссылку в Красноярском крае, то информация найдется в ГУ МВД по Красноярскому краю — 660017 г.Красноярск, ул.Дзержинского 18. Информационный центр ГУ МВД по Красноярскому краю.
Но запросы стоит писать не только в тот регион, куда шло переселение, но и туда, откуда человек был выслан. Следы могут обнаружиться в УВД и областных архивах — запросы имеет смысл написать и туда. Если вы живёте в Красноярске, рекомендуем обратиться на приём в отдел реабилитации ИЦ ГУ МВД по Красноярскому краю: в будние дни с 11 до 13 часов по адресу пр. Мира, 87.
Просим присылать на [email protected] известные вам сведения о репрессированных, документы и фотографии. Они будут опубликованы на сайте Красноярского общества «Мемориал».
Фото на главной: Краслаг, 1990 г.
Базой для публикуемых списков стало последнее издание диска "Жертвы политического террора в СССР".
Публикуемые списки несколько расширены по сравнению с диском, включавшим более 2 600 000 имен – добавлены биографические справки из Книги памяти Сахалинской области, а также 3-го тома Книги памяти Автономной Республики Крым, подготовительных материалов к очередным томам Книги памяти Краснодарского края, 3-го тома Книги памяти Республики Северная Осетия-Алания, 5-го тома Книги памяти Красноярского края, 2-го тома Книги памяти Новосибирской области, 5-го тома Книги памяти Свердловской области. Общее число добавленных имен – около 30 тысяч.
Четвертое издание базы данных "Жертвы политического террора в СССР" было осуществлено в год 70-летия Большого террора – кампании самых жестоких и массовых убийств в отечественной истории. Тогда в течение двух лет (1937–1938) по политическим обвинениям было арестовано более 1 миллиона 700 тысяч человек и не менее 725 тысяч из них были расстреляны – в среднем государство ежедневно убивало тысячу своих граждан. Но Большой террор – это лишь одна, хоть и наиболее кровавая террористическая кампания советской власти. В несколько меньших масштабах, с меньшей жестокостью подобные преступления совершались на протяжении всех семидесяти лет – с самого октябрьского переворота, 90-летие которого падает на те самые дни, когда выходит в свет наш диск.
Казалось бы после избавления от коммунистического режима у наших народов нет более важной задачи, чем разобраться в причинах и осознать масштабы постигшей нас катастрофы – не чумы, не морового поветрия, а гуманитарного бедствия, сотворенного собственными руками. Необходимым условием выполнения этой задачи является восстановление в полном объеме памяти о терроре, подробности которого десятилетиями скрывались и замалчивались. И, в частности, – увековечение памяти жертв.
Такая работа действительно ведется в течение уже почти двух десятилетий. Результаты, однако, не слишком утешительны.
Вместо памятников жертвам политических репрессий, которые предполагалось воздвигнуть, в большинстве случаев по-прежнему стоят закладные камни, установленные еще на рубеже 1980–1990-х годов.
Не создан в России общенациональный Музей политических репрессий. А в экспозициях региональных историко-краеведческих музеев теме репрессий если и уделено какое-то место, то, как правило, самое незначительное.
На мемориальных досках, установленных в честь тех наших выдающихся сограждан, которые были расстреляны или погибли в лагерях, отсутствуют любые упоминания об их трагической смерти.
Выявлена и отмечена памятными знаками лишь малая часть мест массовых захоронений казненных. А тысячи кладбищ возле когдатошних лагерей и трудпоселков утрачены безвозвратно: они превратились в пустыри, распаханы, заросли лесом, на их месте выстроены новые жилые массивы или промышленные комплексы. До сих пор миллионы людей не знают, где зарыты их родители, деды и прадеды.
Но, пожалуй, самый важный из не отданных нами долгов – это имена жертв.
Нам было завещано "всех поименно назвать". Задача эта и сегодня далека от исполнения.
В разных регионах бывшего Советского Союза готовят и издают Книги памяти жертв политических репрессий. Основное содержание этих книг – краткие биографические справки о расстрелянных, отправленных в лагеря, насильственно депортированных в трудпоселки, мобилизованных в трудармии. Эти справки нужны сотням тысячам людей и в нашей стране, и в других странах мира, где живут наши соотечественники, для того, чтоб найти хоть какие-то сведения о судьбах родственников. Они нужны историкам, краеведам, учителям, журналистам. Но даже если биография человека включена в какую-то из Книг памяти, об этом очень трудно узнать: такие книги издаются обычно маленьким тиражом (от 100 до 1000 экземпляров) и в продажу почти не поступают. Даже в главных библиотеках России нет полного комплекта изданных мартирологов.
Для того чтобы сохранить память о жертвах и помочь людям восстановить историю их семей, Общество "Мемориал" в 1998 г. приступило к созданию единой базы данных, сводя вместе информацию из региональных Книг памяти, уже вышедших в свет или только подготовленных к изданию. Результаты этой работы, дополненные информацией из ряда других источников, и составляют основное содержание настоящего ресурса.
Чтобы было понятно, чьи имена могут встретиться в этих списках, напомним об основных, наиболее массовых категориях жертв политических репрессий в СССР.
I. Первая массовая категория – люди, арестованные по политическим обвинениям органами государственной безопасности (ВЧК–ОГПУ–НКВД–МГБ–КГБ) и приговоренные судебными или квазисудебными (ОСО, "тройки", "двойки" и т.п.) инстанциями к смертной казни, к разным срокам заключения в лагерях и тюрьмах или к ссылке.
По различным предварительным оценкам, за период с 1921 по 1985 г. в эту категорию попадает от 5 до 5,5 миллиона человек. На нашем диске данная категория репрессированных представлена наиболее широко – их здесь около полутора миллионов.
Чаще всего в Книги памяти, а значит, и в нашу базу данных включались сведения о людях, пострадавших в период 1930–1953 гг. Это объясняется не только тем, что в данный период осуществлялись наиболее массовые репрессивные операции, но и тем, что процесс реабилитации, начатый в хрущевскую эпоху и возобновившийся во время перестройки, в первую очередь коснулся жертв именно сталинского террора, и прежде всего – жертв террора 1937-1938 гг.
Менее полно в базе данных отражены жертвы репрессий более раннего, до 1929 г., периода: . Самые же ранние репрессии советской власти, относящиеся к 1917–1918 гг. и эпохе Гражданской войны, документированы настолько фрагментарно и разноречиво, что даже их масштабы пока не установлены. Да и вряд ли вообще могут быть сделаны корректные оценки статистики "красного террора": в этот период нередко имели место массовые бессудные расправы с "классовыми врагами", что, естественно, никак не фиксировалось в документах. Цифры, называемые в литературе, колеблются от 50–100 тысяч до более миллиона человек.
Политзаключенные, получившие свои сроки после смерти Сталина и окончания массового террора, если и представлены в некоторых Книгах памяти, то лишь фрагментарно. К сожалению, по техническим причинам нам удалось подготовить к настоящему изданию лишь около половины собранных НИПЦ "Мемориал" (Москва) сведений о политических репрессиях 1953–1985 гг. – это около пяти тысяч справок о политзаключенных новейшего периода.
Всего за 1930–1933 гг., по разным оценкам, вынужденно покинули родные деревни от 3 до 4,5 миллиона человек. Меньшая часть из них были арестованы и приговорены к расстрелу или к заключению в лагерь. 1,8 миллиона стали "спецпоселенцами" в необжитых районах Европейского Севера, Урала, Сибири и Казахстана. Остальных лишили имущества и расселили в пределах своих же областей. Кроме того, множество крестьян бежали из деревень в большие города и на индустриальные стройки, спасаясь от репрессий, коллективизации и массового голода, ставшего последствием сталинской аграрной политики и унесшего, по разным оценкам, жизни от 6 до 9 миллионов человек.
III. Третья массовая категория жертв политических репрессий – народы, целиком депортированные с мест традиционного расселения в Сибирь, Среднюю Азию и Казахстан. Наиболее масштабными эти административные депортации были во время войны, в 1941–1945 гг. Одних выселяли превентивно, как потенциальных пособников врага (корейцы, немцы, греки, венгры, итальянцы, румыны), других обвиняли в сотрудничестве с немцами во время оккупации (крымские татары, калмыки, народы Кавказа). Общее число высланных и мобилизованных в "трудовую армию" составило до 2,5 миллиона человек (см. таблицу). На сегодняшний день почти нет Книг памяти, посвященных депортированным национальным группам. В качестве редких примеров можно назвать Книгу памяти калмыцкого народа, составленную не только по документам, но и по устным опросам, и Книгу памяти, выпущенную в Кабардино-Балкарской Республике.
| Национальность | Год депортации | Количество высланных (средняя оценка) |
| Корейцы | 1937–1938 | 172 000 |
| Немцы | 1941–1942 | 905 000 |
| Финны, румыны, другие национальности союзных с Германией государств | 1941–1942 | 400 000 |
| Калмыки | 1943–1944 | 101 000 |
| Карачаевцы | 1943 | 70 000 |
| Чеченцы и ингуши | 1944 | 485 000 |
| Балкарцы | 1944 | 37 000 |
| Крымские татары | 1944 | 191 000 |
| Турки-месхетинцы и другие народности Закавказья | 1944 | 100 000 |
| Итого: | 2 461 000 | |
Кроме этих крупных консолидированных потоков в разное время имели место многочисленные политически мотивированные депортации отдельных национальных и социальных групп, в основном из пограничных регионов, крупных городов и "режимных местностей". Представители этих групп, общее число которых установить крайне сложно (по предварительной оценке с начала 1920-х по начало 1950-х годов – более 450 тысяч человек), довольно редко попадают в Книги памяти.
То же можно сказать о приблизительно 400 тысячах депортированных в 1939–1941 гг. с "новых территорий" – из Эстонии, Латвии, Литвы, Западной Украины, Западной Белоруссии, Молдавии. В нашем издании около 100 тысяч имен этих людей – в основном эти имена выявлены в результате работы Польской программы Общества "Мемориал". Если же говорить о послевоенных депортациях с этих территорий, то, к сожалению, в публикуемых списках имен этих людей совсем мало.
Общее число лиц, подвергшихся репрессиям не в судебном (или квазисудебном), а в административном порядке, составляет 6,5–7 миллионов человек. В публикуемые списки включены справки приблизительно на миллион из них – в основном на "спецпоселенцев" из числа раскулаченных крестьян и представителей народов, подвергшихся тотальной депортации. Конечно, это небольшая часть от общего числа тех, кто прошел через ад трудпоселков, спецпоселений, трудармий, высылок – всего того, что скромно именуется "административными репрессиями".
Говоря об иных категориях населения, подвергшихся политическим преследованиям и дискриминации, нельзя забывать и о сотнях тысяч людей, лишенных гражданских прав за "неправильные" профессию или социальное происхождение (лишь в Новгородской области в Книгу памяти включена такая категория репрессированных, как "лишенцы"), и о бессудно расстрелянных при подавлении крестьянских восстаний в 1920-е, о расстрелянных без приговоров в тюрьмах в 1941-м, и о расстрелянных на фронте в годы войны по приговорам Особых отделов, о репатриантах (в основном бывших "остарбайтерах" и военнопленных), принудительно работавших в фильтрационных лагерях, и о многих, многих других. Все они лишь в самой малой степени представлены в списках.
Сравнивая 2,6 миллиона справок, собранных нами сегодня, с осторожными и умеренными общими статистическими оценками, мы приходим к печальному выводу: по самым оптимистическим расчетам получается, что нам удалось объединить имена примерно 20 процентов от общего числа жертв государственного террора в СССР . (Говоря об общем числе жертв, мы исходим из трактовки этого термина, вытекающей из Закона РФ "О реабилитации жертв политических репрессий" от 18.10.1991.)
Так выглядит итог многолетней работы по собиранию имен, результат работы многих людей во многих регионах. Таков разрыв между статистикой террора и персональной памятью о его жертвах.
А ведь кроме бесспорных жертв политического террора, чьи имена уже оказались или, несомненно, рано или поздно окажутся на страницах Книг памяти, были еще миллионы людей, осужденных за разные незначительные "уголовные" преступления и дисциплинарные проступки. Традиционно их не считают жертвами политических репрессий, хотя многие репрессивные кампании, которые проводились силами милиции, имели явно политическую подоплеку. Судили за нарушение паспортного режима, за бродяжничество, за "самовольный уход" с места работы (перемену места работы); за опоздание, прогул или самовольную отлучку с работы; за нарушение дисциплины и самовольный уход учащихся из фабричных и железнодорожных училищ; за "дезертирство" с военных предприятий; за уклонение от мобилизации для работы на производстве, на строительстве или в сельском хозяйстве, и т.д., и т.п. Наказания при этом, как правило, были не слишком тяжелыми – зачастую осужденных даже не лишали свободы. Трудно подсчитать число людей, которых постигли эти "мягкие" наказания: только с 1941 по 1956 г. осуждено не менее 36,2 миллиона человек, из них 11 миллионов – за "прогулы"! Очевидно, что главная цель всех этих карательных мер – не наказать конкретное преступление, а распространить систему принудительного труда и жесткого дисциплинарного контроля далеко за границы лагерей и спецпоселений (в терминологии самой власти это и значило "установить твердый государственный порядок").
Из сказанного ясно, что в деле восстановления памяти о людях, о каждом в отдельности, мы все еще в начале пути. Главная работа по-прежнему впереди.
В публикуемые списки включены сведения почти из всех вышедших на русском языке Книг памяти, а также большой объем сведений, не опубликованных до сих пор. Тем не менее представленные данные настолько неполны, что уместно говорить даже не о неполноте, а о фрагментарности. Причин тому несколько.
Во-первых , в списках отражены в основном репрессии, осуществлявшиеся на территории России (около 90% справок). Данные, полученные нами из Казахстана, содержат в общей сложности около 100 тысяч имен, из Белоруссии – примерно 80 тысяч. Это весьма заметная часть от общего числа репрессированных в судебном или квазисудебном порядке в этих республиках. Украина представлена очень фрагментарно: нам удалось получить оттуда всего около 40 тысяч справок (в основном из Одесской области и в очень небольшой степени из Харькова и Мариуполя) – цифра, конечно, совершенно несопоставимая с общим масштабом репрессий на территории Украины. Фрагментарны и сведения по еще двум республикам: Киргизия – около 12 тысяч справок, Узбекистан – около 8 тысяч. К сожалению, в обоих случаях справки эти не слишком информативны. Данные по остальным бывшим союзным республикам не представлены вовсе.
Мы не имели возможности включить в единую базу данных целый ряд Книг памяти, изданных за пределами России. В частности в Литве, Латвии, Эстонии, на Украине, в Молдове тщательно подготовленные издания, содержащие перечни имен репрессированных (в общей сложности несколько сотен тысяч) выпускаются на государственных языках этих стран, что вполне естественно. Однако, к сожалению, русское написание имен не приводится, несмотря даже на то, что имена и биографические данные, как правило, взяты из делопроизводства репрессивных ведомств, которое велось преимущественно на русском языке. Включение же в общую базу неизбежно неточного обратного перевода имени и фамилии, не совпадающего с тем, что зафиксировано в официальных документах, сводит поисковую ценность этих справок к нулю.
К сожалению, в деле увековечения памяти жертв репрессий отсутствует какая бы то ни было межгосударственная координация.
При этом мы знаем, что в странах Балтии, на Украине, в Казахстане существуют серьезные государственные программы по сохранению памяти о жертвах политического террора, и в некоторых из них (Латвия, Литва, Эстония) составление перечней имен жертв террора уже завершено или близится к завершению. С другой стороны, нам ничего не известно о какой-либо работе по восстановлению имен репрессированных в Грузии, Армении, Азербайджане, Таджикистане и Туркмении. Полагаем, что до тех пор, пока во всех странах, некогда входивших в Советский Союз, не будет разработана на межгосударственном уровне совместная международная программа исследований истории политического террора и увековечения памяти жертв, невозможно будет говорить и о составлении сколько-нибудь полного поименного перечня.
Во-вторых , и в России, и в некоторых других странах бывшего Советского Союза создание Книг памяти тесно связано с процессом юридической реабилитации пострадавших от политических репрессий. А в этом процессе возникали и возникают свои трудности. Огромный объем работы подталкивал сотрудников различных отделов реабилитации к тому, чтобы заниматься вначале "несомненными" случаями, подлежащими реабилитации по формальным признакам, независимо от содержательной стороны обвинения, то есть реабилитацией лиц, осужденных по ст.58–10 ("контрреволюционная пропаганда и агитация"). Все остальные случаи нередко откладывались в сторону, становясь делами "второй очереди", если, конечно, не было проявлено какой-то инициативы со стороны заинтересованных лиц. Делами "второй очереди" становились также те, где фигурировали обвинения по нескольким статьям Уголовного кодекса – по 58-й в сочетании с другими, например, служебно-должностными, воинскими и т.п. статьями. К тому моменту, когда по этим делам, во всяком случае по значительной их части, процедура реабилитации была произведена (2002–2005 гг.), Книги памяти во многих регионах уже были изданы и результаты реабилитационного процесса 2000-х годов в эти Книги не попали. Соответственно нет их и в публикуемых списках. Но дело даже не только в этом. Мы с уверенностью утверждаем, что процесс реабилитации, который в России недавно поспешили объявить практически завершенным, еще далеко не завершен. Лакуны в деле реабилитации возникают в связи с политическими репрессиями Гражданской войны, с делами участников крестьянских волнений, периодом Отечественной войны, лагерным сопротивлением. Значительные лакуны предопределены и недостатками самого российского закона о реабилитации, в том числе нечеткостью, размытостью некоторых его формулировок.
Однако едва ли не самым существенным является то, что сам факт реабилитации совершенно не означает автоматического попадания имени реабилитированного ни в Книгу памяти, ни в какую-либо общедоступную базу данных, ни в публикуемые в некоторых газетах перечни имен жертв репрессий. Реабилитационное определение подшивается к следственному делу, сведения о том, что реабилитация состоялась, если кому-то и сообщаются, то только родственникам реабилитированного (если реабилитация была предпринята по их заявлению), имя реабилитированного остается в архивах, по большей части недоступных.
В-третьих , в России процесс подготовки и издания региональных Книг памяти остается делом самих регионов. В стране не существует государственной программы увековечения памяти жертв политических репрессий. Нет никакого федерального нормативного акта, предписывающего готовить и издавать Книги памяти, не разработана единая методика и общие критерии отбора. Поэтому в деле подготовки этих книг царит полный разнобой. Где-то такие книги готовят и издают местные администрации или отдельные ведомства, так или иначе связанные с проблемой реабилитации (региональные комиссии по восстановлению прав жертв, региональные органы ФСБ, прокуратуры и т.д.), где-то – научные и культурно-просветительные организации, где-то издание осуществляется исключительно силами общественности, при минимальной поддержке региональной власти или вовсе без таковой.
Все это создает огромные "географические" лакуны в деле увековечения имен.
В Коми, например, работа по выпуску Книг памяти приобрела характер серьезной республиканской государственной программы; здесь выпущено уже восемь фундаментальных томов серии "Покаяние", охватывающих не только тех, кто был репрессирован на территории Коми АССР, но и тех, кто отбывал здесь (в Воркутинском, Ухто-Печорском и других ИТЛ) свои лагерные сроки, и тех, кто был отправлен сюда на спецпоселение.
В то же время в 9 регионах РФ, – в Приморье, Вологодской, Саратовской, Тамбовской, Воронежской, Пензенской, Камчатской областях, в Чувашии, Кабардино-Балкарии – материалы по крайней мере для первых томов Книг памяти давно подготовлены, но не издаются из-за отсутствия финансирования. Кое-где – в Бурятии, Калининградской, Челябинской областях – эти книги находятся в процессе подготовки.
А в Брянской и Волгоградской областях, Дагестане, Карачаево-Черкесии к подготовке Книг памяти пока и не приступали.
Если говорить об уже вышедших изданиях, то в каждом регионе вопрос о том, кого включать в Книгу памяти, решают по-своему. Одни Книги памяти охватывают только репрессии 1930–1940-х и начала 1950-х годов, в других в списки включены и люди, пострадавшие в 1920-е годы, и отдельные жертвы "красного террора" эпохи Гражданской войны, и некоторые политзаключенные послесталинского периода. В каких-то региональных изданиях единственной основой для включения в перечень является состоявшаяся реабилитация в соответствии с Законом от 18.10.1991 и предшествовавших ему государственно-правовых актов; в других достаточным основанием считается принципиальное соответствие рассматриваемой репрессии формальным условиям реабилитации, установленным Законом; где-то составители исходят из собственных политико-правовых представлений.
В изданные на сегодняшний день Книги памяти Москвы, Санкт-Петербурга, Тюменской области вошли пока только те жертвы репрессий, которые были казнены; в Книгу памяти калмыцкого народа включены лишь те, кто скончался на спецпоселении. Эти решения, как правило, легко объяснимы. Так, гигантские абсолютные цифры репрессий в обеих столицах вынуждают составителей установить хоть какую-то "очередность" в своих рабочих планах, по необходимости многолетних. В Калмыкии же тотальность выселения привела к тому, что если бы в Книгу памяти были включены все депортированные, то это было бы равносильно публикации материалов персональной переписи населения, включая всех калмыков, родившихся в период между 1943 и 1956 гг.
Особенно слабо представлены в совокупности региональных изданий те, кто подвергался политическим преследованиям не в судебном или квазисудебном, а в административном порядке. "Административные репрессии" отражены в разной степени всего в двух десятках изданий. А ведь эти репрессии – ссылки, высылки, спецпереселения, трудмобилизации – охватывали, как мы уже говорили, миллионы людей.
Главной причиной малой представленности административных репрессий в Книгах памяти является то, что запуск процесса реабилитации по этим делам носит заявительный характер: он не проводится государственными органами в обязательном порядке, а инициируется самими пострадавшими или теми, кто представляет их интересы. Соответственно и реабилитация здесь заведомо неполна. Кроме того, если в случае судебной или квазисудебной репрессии основным источником сведений является уголовное дело пострадавшего, то ситуация с теми, кто подвергся административным репрессиям, гораздо сложней. Свести воедино разнообразные, как правило скудные, находящиеся в разных ведомственных и государственных архивах, разбросанных по разным регионам, документы, содержащие сведения, например, о высланном крестьянине – задача титаническая и почти невыполнимая. Наиболее успешно эта задача, на наш взгляд, решена в Книгах памяти Читинской области и Хабаровского края.
В целом же, подобно тому, как полноты перечня имен в масштабах СССР невозможно достичь без межгосударственной программы увековечения памяти жертв советского террора, так и в отношении репрессий, происходивших на территории Российской Федерации, нельзя добиться сколько-нибудь заметной полноты перечня без создания широкой государственной или, лучше, государственно-общественной программы увековечения памяти жертв, включающей в себя скоординированную подготовку и выпуск региональных Книг памяти.
Отсутствием общей координации объясняется и отсутствие единых стандартов при составлении справок для Книг памяти. В наших базовых источниках – региональных Книгах памяти – характер записи сильно варьирует: от минимальных, "установочных" данных репрессированных (фамилия, имя, отчество, год и место рождения, место проживания, без указаний даже, какая именно репрессия была применена) до биографического очерка, носящего порой почти энциклопедический характер. Это, в свою очередь, зависит от многих вещей: какие источники были доступны составителям, какими из этих источников они предпочитали пользоваться, какие сведения о человеке и о том, что с ним сделали, считали первостепенными.
Дело, конечно, не только в том, что очень часто наличествующие биографические данные оказываются всего лишь "отходами" процесса реабилитации, но и в неполноте и до некоторой степени неточности самих архивных источников. Даже когда речь идет о судебной репрессии и сведения восходят к архивно-следственному делу, содержащему, как правило, все нужные данные, мы рискуем получить не вполне точную картину. Например, в архивно-следственном деле чаще всего указывается последнее место работы перед арестом, но человека часто увольняли с его основной работы еще до ареста, и он вынужден был зарабатывать чем придется. В результате профессор русской словесности может быть представлен в деле как помощник библиотекаря в районном Доме культуры, или учетчик на складе и т.п. Неточности и несовпадения с семейной памятью возможны в дате ареста, часто оформлявшегося задним числом, в исковерканном написании в архивно-следственном деле места рождения или домашнего адреса арестованного, в других данных.
В случае административных репрессий получить информацию даже анкетного характера еще труднее. Достаточно сказать, что во многих документах, связанных с раскулачиванием и депортацией, основной единицей учета является не отдельный человек, а семья в целом.
И последнее. Иногда в различных Книгах памяти повторяются одни и те же имена. Такое дублирование может возникнуть, например, из-за того, что в одном регионе человек попал в список потому, что он здесь жил и здесь его репрессировали, а в другом – потому, что сюда он был сослан на спецпоселение. Кроме того, в последние годы в целый ряд Книг памяти стали включать имена земляков – людей, родившихся в данном регионе, а репрессированных в другом. При этом в качестве источника используются не архивно-следственные дела, а данные из Книг памяти тех регионов, где человек был подвергнут репрессии, иногда информация берется из предыдущих изданий нашего диска "Жертвы политического террора в СССР". Этот подход несомненно оправдан с краеведческой точки зрения, но приводит к дублированию информации в нашем издании. Когда мы сводили воедино справки из различных региональных Книг памяти, то лишь частично смогли исключить повторяющиеся имена – сделать это полностью у нас просто не было физической возможности. Эта работа не поддается полной автоматизации, так как иногда в "дубликатных" записях содержится дополнительная информация. Заметим, впрочем, что разные записи, в которых речь идет об одном и том же человеке, далеко не всегда являются "дубликатами": довольно часто это записи о разных репрессиях, которым этот человек подвергался в разные годы.
Некоторые Книги памяти, вышедшие в последние годы, к сожалению, вообще не удалось включить в нашу альбом из-за неунифицированного формата статей. Приведение таких статей к общему формату, вычленение необходимых сведений и поиск недостающих данных потребовали бы в каждом случае индивидуальных исследований, проведение которых требует длительного времени. Мы просим прощения у всех тех, чьи материалы по вышеуказанным причинам мы не сумели интегрировать в общую базу.
В то же время при подготовке 4-го издания диска "Жертвы политического террора в СССР", которое послужило основой публикуемых списков, мы включили в него не только материалы вновь вышедших в разных регионах Книги памяти, но и данные из целого ряда дополнительных источников. Особенно хотелось бы отметить здесь:
– сведения о жертвах административных репрессий, полученные от информационных центров Управлений внутренних дел по всей России через отдел реабилитации ГИАЦ МВД РФ – более 750 тысяч новых имен из 60 субъектов Федерации;
– данные о разных категориях жертв репрессий из регионов, где Книг памяти еще нет: Бурятии, Дагестана, Ингушетии, Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкесии, Чувашии, из Приморского края, Вологодской, Воронежской, Калининградской, Камчатской, Пензенской, Саратовской, Тамбовской, Челябинской областей;
– материалы еще не вышедших очередных томов Книг памяти из Белгородской, Астраханской, Тверской областей и из Санкт-Петербурга,
– материалы реабилитационного производства Прокуратуры Москвы за последние десять лет (около 20 тыс. имен);
– данные о репрессированных москвичах, переданную нам газетой "Московская правда" (около 15 тыс. имен):
– сведения о жертвах репрессий, предоставленные Белорусским "Мемориалом" (около 80 тысяч справок);
– 6,5 тысяч справок о немцах-трудармейцах от проекта "Возвращенные имена" (Нижний Тагил);
– более 25 тысяч имен спецпоселенцев от Одесского Академического центра
Кроме того, включены сведения из собственных баз данных нескольких региональных организаций Международного общества "Мемориал": прежде всего, Томской, Красноярской, Санкт-Петербургской, Пензенской, Пермской, Московской.
Общее число справок, восходящих к базам данных "Мемориала", составляет, конечно, небольшую долю от массива имен, аккумулированных на диске. Однако, благодаря наличию у "Мемориала" ряда целенаправленных исследовательских проектов, в этих справках достаточно репрезентативно отражены некоторые категории репрессированных, обычно слабо представленные в региональных изданиях (например, российские социалисты и анархисты, которых власть упорно и непрерывно преследовала в течение десятилетий, а также осужденные по "идеологическим" статьям Уголовного кодекса после 5 марта 1953 г.).
Форматы, количество и качество информации в предоставленных нам материалах существенно разнились, что ставило перед нами серьезные технические проблемы. К сожалению далеко не во всех случаях в нашем распоряжении была электронная версия Книг памяти или соответствующая база данных. Значительную часть материала (20–25%) нам пришлось сканировать. И хотя мы старались максимально исправить погрешности распознавания, часть ошибок наверняка ускользнула от нашего внимания. Всю собранную информацию, весьма разнородную как по составу биографических сведений, так и по форме подачи, необходимо было свести к единой табличной форме, чтобы сделать возможной хотя бы минимальную поисковую работу. Не всегда нам это в полной мере удалось. Мы заранее приносим глубокие извинения за все ошибки и несообразности, которые могут встретиться в нашем издании. Надеемся, что в будущем нам удастся их устранить.
Без усилий сотен людей и многих организаций, собиравших персональную информацию о жертвах политических репрессий в СССР, данная работа не могла бы быть выполнена.
- в Казахстане списки нам предоставили Комитет национальной безопасности РК (М.Жакеев), общество "Адилет" (С.Р.Айтмамбетова, О.Б.Харламова), Ассоциация жертв незаконных репрессий г. Астаны и Акмолинской области (В.М.Гринев); благодарим также В.В.Горецкого и Г.Н.Карсакову (Караганда);
- в Белоруссии – базу данных предоставил Белорусский "Мемориал" (И.Кузнецов, …), в подготовке участвовало также общество "Диариуш"
- на Украине – фрагмент базы данных о жертвах репрессий Одесской области и списки спецпоселенцев предоставил Одесский академический центр (Л.В.Ковальчук, Г.А.Разумов); в Харькове списки были подготовлены Г.Ф.Коротаевой, нам они предоставлены Харьковской правозащитной группой (Е.Е.Захаров); электронную версию Книги памяти г. Мариуполя предоставила Г.М.Захарова ("Мемориал").
- в Узбекистане списки подготовили сотрудники Фонда и Музея "Шахидлар Хотирасы" ("Памяти жертв репрессий"), руководитель проф. Н.Ф.Каримов.
Мы признательны нашим зарубежным коллегам:
Мы выражаем самую искреннюю признательность многим людям и организациям в России, всем тем, кто по долгу службы или по велению души занимается подготовкой Книг памяти, или иной работой, связанной с увековечением памяти жертв политических репрессий. Без их труда этот диск не был бы создан.
Нам помогали и предоставляли материалы: П.И.Чепкин (Республика Алтай), М.Х.Куркиева (Ингушетия), Н.И.Лафишева, А.А.Хашева, Э.П.Хапова, С.В.Турчина (Кабардино-Балкария), Л.Б.Шалданова, А.С.Романов (Калмыкия), Ю.А.Дмитриев (Карелия), М.Б.Рогачев, И.В.Сажин (Коми), Ф.П.Сараев (Мордовия), М.В.Черепанов (Татарстан), Н.С.Абдин (Хакасия) Е.П.Дроздовская, Г.В.Ертмакова, А.Е.Краснова, В.Г.Ткаченко (Чувашия), Г.Д.Жданова (Алтайский край), Э.П.Черняк, С.А.Кропачев (Краснодарский край), А.А.Бабий (Красноярский край), Н.А.Шабельникова (Приморский край), М.А.Устинова (Ставропольский край), В.Д.Куликов, А.П.Лавренцов, М.М.Таран (Хабаровский край), Л.М.Журавлев (Амурская область), О.И.Корытова (Архангельск), Ю.С.Смирнов (Астрахань), Ю.Ю.Вейнгольд (Белгород), А.И.Семенов (Владимир), С.Н.Цветков (Вологда), В.И.Битюцкий, К.Б.Николаев (Воронеж), А.Л.Александров (Иркутск), Е.И.Смирнова (Калининград), Н.П.Мониковская, Ю.И.Калиниченко (Калуга), В.И.Шарипова (Тверь), К.Е.Казанцев (Кострома), А.Ф.Васенёв (Курган), А.А.Медведева, В.А.Харламов (Нижний Новгород), Н.А.Ольшанский, Н.Н.Трабер (Великий Новгород), С.А.Красильников, С.А.Папков (Новосибирск), М.А.Сбитнева (Омск), Т.Я.Алфертьева (Пенза), А.М.Калих, А.Б.Суслов (Пермь), И.В.Бельтюкова (Псков), А.Ю.Блинушов, Е.Макаренко (Рязань), А.Г.Косякин, Л.С.Дельцов, А.Д.Никитин, В.М.Селезнев (Саратов), Т.П.Трофимова (Свердловск), В.М.Кириллов (Нижний Тагил), А.А.Забелин, Е.В.Кодин (Смоленск), Н.М.Бородулин, Т.А.Кротова, Г.И.Ходякова (Тамбов), Е.И.Кравцова, И.Г.Дядькин (Тверь), Б.П.Тренин, В.А.Ханевич, Ю.В.Яковлев (Томск), С.Л.Щеглов (Тула), С.А.Хрулев (Ульяновск), С.В.Костина (Миасс Челябинской области), Г.А.Жохова (Ярославль), Б.И.Беленкин, Г.О.Бувина, Н.С.Васильева, Е.М.Великанова, А.Г.Гладышева, Л.А.Головкова, М.В.Грант, В.А.Гринчук, М.И.Губина, А.Э.Гурьянов, Н.Н.Данилова, Л.А.Должанская, Л.С.Еремина, Й.Зигерт, И.В.Ильичев, Г.В.Иорданская, К.Г.Каледа, А.Г.Козлова, В.М.Корендюхина, Г.В.Кузовкин, А.Г.Лурье, Т.В.Львович, А.А.Макаров, В.Г.Макаров, Н.А.Малыхина, Т.В.Мельникова, С.В.Мироненко, К.Н.Морозов, А.П.Ненароков, Л.Г.Новак, И.И.Осипова, И.С.Островская, А.Г. Паповян, Н.М.Перемышленникова, Н.В.Петров, А.З.Рачинский, Г.Н.Селезнева, Т.А.Семенова, Т.Сергеева, А.В.Соколов, А.К.Сорокин, А.С.Степанов, В.А.Тиханова, Н.А.Ушацкая, В.С.Христофоров, С.Н.Цибульская, С.А.Чарный, Е.Л.Чуракова, Г.С.Шведов, В.А.Шенталинский, Л.А.Щербакова (Москва), Н.М.Балацкая, А.В.Кобак, Т.В.Моргачева, А.Я.Разумов, И.А.Флиге (Санкт-Петербург), А.В.Дубовик (Днепропетровск, Украина).
Мы особенно признательны поддержавшим проект министру внутренних дел России Р.Г.Нургалиеву и заместителю министра А.А.Чекалину. Мы искренне признательны руководству отдела реабилитации ГИАЦ МВД РФ (В.В.Козин, А.И.Белюкова), которые организовали взаимодействие проекта с региональными информационными центрами МВД РФ.
Благодарим всех архивистов ФСБ России, участвовавших в работе над региональными Книгами памяти, и руководителя архивной службы ФСБ РФ В.С.Христофорова.
Выражаем благодарность администрациям многих регионов России, откликнувшимся на нашу просьбу о присылке материалов: республик Бурятия, Дагестан, Кабардино-Балкария, Карачаево-Черкесия; Астраханской, Белгородской, Иркутской, Кировской, Костромской, Псковской, Ростовской, Челябинской, Читинской областей.
Пользуемся случаем искренне поблагодарить организации, материалы которых включены в наше издание: газету "Московская правда", многие годы уделяющую постоянное внимание теме репрессий и публикующей списки жертв, Государственный архив РФ, архивную службу Республики Ингушетия, государственные архивы Республики Чувашия, Алтайского края, Курганской, Нижегородской, Свердловской и Тамбовской областей, прокуратуры города Москвы, Республики Мордовия, Архангельской и Ульяновской областей, архивы и информационные центры управлений внутренних дел, комиссии по восстановлению прав реабилитированных г.Москвы, Астраханской, Владимирской, Самарской, Ярославской и многих других областей; редакции Книг памяти республик Карелия, Коми, Татарстан, Белгородской, Омской, Псковской, Тверской областей, отделения Общества "Мемориал" в Хакасии, Воронеже, Краснодаре, Красноярске, Миассе, Омске, Пензе, Перми, Рязани, Санкт-Петербурге, Саратове, Сыктывкаре, Тамбове, Томске, Туле, Чебоксарах.
Руководитель проекта – Я.З.Рачинский.
Научный руководитель– А.Б.Рогинский.
Программное обеспечение – В.А. Крахотин.
Консультирование – А.Ю.Даниэль, Н.Г.Охотин.
Координация – Е.Б.Жемкова, Н.Б.Мирза.
Базой для публикуемых списков стало 4-е издание диска "Жертвы политического террора в СССР", выпущенное в 2007 году Международным обществом "Мемориал" (www.memo.ru), совместно с Уполномоченным по правам человека в РФ, в сотрудничестве и при поддержке:
Российской объединенной демократической партии "Яблоко"
Международного благотворительного фонда им. Д.С.Лихачева
Интернет-версия осуществлена
при поддержке
Швейцарской программы по развитию и сотрудничеству
Замечания и вопросы просим присылать по адресу:
127051, Москва, Малый Каретный пер., д.12.
Общество "Мемориал",
проект "Жертвы политического террора в СССР".
E-mail
Тел. 650-78-83, факс 609-06-94
Где, кроме архивов, можно узнать побольше о своем репрессированном родственнике?
Например, в базе данных Мемориала «Жертвы политического террора в СССР» , где постепенно сводится вместе информация из Книг памяти, напечатанных или подготовленных к изданию в разных регионах бывшего СССР. Основное содержание этих книг - пофамильные перечни репрессированных с краткими биографическими сведениями. На данный момент база «Мемориала» насчитывает около 3 миллионов имен и, разумеется, этот персональный массив заведомо не полон. Отдельно выделяются «Сталинские расстрельные списки» - перечни людей, осужденных по личной санкции И. В. Сталина и его ближайших соратников по Политбюро ЦК ВКП(б). Особый интерес для тех, чьи родные жили в Москве в годы тоталитарного режима, может представлять база MosMemo , где список арестованных и расстрелянных упорядочен по московским адресам. Возможно, вам будет интересна база, посвященная 1244 памятникам жертвам политических репрессий на территории бывшего СССР (некоторые памятники также содержат перечни имен).
В связи с тем, что всеобъемлющий информационный ресурс о жертвах репрессий еще не создан, в процессе поиска информации могут быть очень полезны общедоступные библиотеки, содержащие относительно полные собрания Книг памяти: библиотека Международного общества «Мемориал» и центра им. А. Сахарова в Москве, коллекции «Центра Возвращенные имена» при Российской национальной библиотеке и «Доме русского зарубежья имени Александра Солженицына». Архив Мемориала в Москве, а также некоторые из региональных Мемориалов, хранят большие фонды личных дел репрессированных и коллекции мемуаров, в которые включены подборки писем, дневники, очерки и статьи. Быть может, свидетельства солагерника или сокамерника смогут создать ощущение причастности к тому, что пришлось пережить вашему предку. К тому же, есть вероятность того, что в одном из мемуаров таится воспоминание и о вашем родственнике.
Списки репрессированных представлены также на сайтах.
«Всякий, кто однажды провозгласил насилие своим методом, неумолимо должен избрать ложь своим принципом» (Из нобелевского выступления А. И. Солженицына)
Среди людей, которые любят призывать к порядку именем Сталина, а чересчур откровенный интерес к теме репрессий предлагают карать новыми репрессиями («Опять репрессии обсуждаем!? Сколько можно! Хватит уже возмущать общественное спокойствие!..»), - среди этих людей мне ни разу не встречались такие, кто хотя бы раз в жизни держал в руках следственное дело на своего репрессированного родственника.
Следственное дело на репрессированного - как рисунок из анатомического атласа. Или как сложный механизм, представленный в разрезе, с обозначением всех узлов, винтиков и шестерёнок. Чтобы понять, как эта машина функционировала и кто ею управлял (а управляли - такие же люди, как и те, кто очутился под её колёсами), не нужно знакомиться с сотней дел. Достаточно прочесть одно-единственное, ну скажем, двоюродного дяди своей бабушки.
Что можно найти в таком деле?
Традиционно следствие против осуждённых по 58-й статье открывается одним или несколькими доносами третьих лиц - правда, прочесть их вам не дадут. Для вас знакомство со следственным делом в отношении родственника, скорее всего, начнётся с ордера на обыск/арест и перечня изъятого при обыске имущества.
Далее - подробная анкета арестованного расскажет о дате и месте его рождения, социальном происхождении, составе имущества, месте жительства, профессии, роде занятий и месте службы, образовании, составе семьи, воинской службе, внешности (рост, цвет глаз и волос, особые приметы) и т. д.
Заполнив надлежащим образом анкету, следствие приступало к допросам арестованного по существу предъявленного обвинения. Вопросы следствия и ответы обвиняемого могут охватывать различные этапы биографии, трудовой деятельности. Помимо этого, из протоколов допросов очень часто можно почерпнуть расширенные сведения о членах семьи репрессированного.
В подкрепление выдвинутых обвинений, как правило, собирались показания свидетелей: в этом случае протоколы свидетельских допросов также будут присутствовать в деле.
На основании собранных материалов составлялось обвинительное заключение, за которым следовали протокол заседания судебной тройки и выписка о приведении приговора в исполнение.
Заключительные материалы попадают в дело во время реабилитации осуждённого: это, как правило, документы об инициализации повторного расследования, его итоги и определение о реабилитации, запросы в ЗАГС о поиске родственников и др.
Очень редко, но всё-таки могут обнаружиться в следственном деле личные письма, рукописи, дневники... Помните, что по закону родственники репрессированного имеют право забрать документы личного характера себе.
Собственный опыт
С архивно-следственными делами своих пращуров мне доводилось знакомиться дважды. В первом случае это был процесс по «религиозному признаку» - против моего шестиюродного прадедушки Дмитрия Владимировича, иеромонаха, который нёс послушание при московском Даниловом монастыре. Когда в 1929 году советская власть приняла положение о закрытии обители, в самом монастыре организовали спецприёмник НКВД для детей родителей, расстрелянных на бутовском полигоне. Однако в церкви Воскресения Словущего к югу от монастыря, вопреки всем запретам, продолжалась приходская жизнь, велись богослужения... Этой работой как раз и руководил Дмитрий Владимирович, что и легло в основу выдвинутых против него обвинений. История Дмитрия - ещё и про «клад с сокровищами», потому как именно он нёс послушание при мощах Святого князя Даниила, а куда подевались они к моменту его ареста - до сего дня остаётся неизвестным.
«...Являясь руководителем контрреволюционной группы церковников, создал нелегальный монастырь, вербовал молодёжь и обрабатывал её в антисоветском духе, организовал нелегальный сбор средств для сосланных за антисоветскую деятельность церковников. <...> Не ограничиваясь антисоветской работой в городе, руководство группировки распространяло своё влияние и на деревню. Через своих связистов на селе, в частности попа Кирилина, группировка проводила активную контрреволюционную деятельность, направляемую на срыв колхозного строительства. Крестьянство призывалось к выходу из колхозов, являющихся «очагами антихриста». <...> Участники группировки в антисоветских целях широко популяризировали имеющиеся при церкви мощи так называемого «Святого князя Даниила». К мощам «Святого Даниила» устраивались целые паломничества крестьян из подмосковных деревень и даже бывших Калужской и Тверской губерний. Это паломничество использовалось в двух целях – усиления <денежных> средств и антисоветской агитации среди крестьян. <...> Одновременно участниками группировки широко распространялись контрреволюционные листовки вроде «Молитва перед державной иконой» и др.»
В 1933 году Дмитрий Владимирович был приговорён к пяти годам исправительно-трудовых лагерей и спустя несколько месяцев умер в заключении.
Вторая история развернулась передо мной на нескольких сотнях листов, для изучения которых потребовался месяц. Мой троюродный прадед Евгений Робертович, офицер царской армии, артиллерист, впоследствии - инженер и изобретатель, придумал и реализовал поточную систему производства на Тульском оружейном заводе. Он не получил вознаграждение за свой труд и возбудил судебное дело об авторстве против руководства завода. В результате с завода был уволен, а спустя три года - арестован по обвинению в многолетнем шпионаже в оборонной промышленности на германские разведывательные органы.
В его следственном деле имеется три протокола допросов, проведённых младшим лейтенантом оперуполномоченным Дубровским 2-го, 3 и 4 февраля 1937 года. Показания Евгения в них изложены более-менее живо, встречаются зарисовки мемуарного характера.
Вопрос: Следствию известно, что вы находились при дворце царя Николая II в Царском селе в охране дворца.
Ответ: Я это отрицаю.
Вопрос: В Царском селе вы бывали?
Ответ: Проживал недели три в отпуске.
Вопрос: Почему избрали местом отпуска Царское село?
Ответ: Семейные обстоятельства - болезнь жены.
Вопрос: В царском дворце бывали?
Ответ: Был, в 1907 году, на награде и завтраке по случаю столетия артиллерийского училища. Причём во время этого приёма имел личную встречу с Николаем II, который интересовался, не являюсь ли я сыном или родственником следователя Роберта Эмильевича. Я указал, что я его сын. Но повторяю, что в охране дворца я не был.
В первых показаниях - даже по меркам 1937-го - ничего криминального. Наверное, поэтому спустя неделю за дело взялись вышестоящие сотрудники управления. Последующие четыре допроса задокументированы уже на печатной машинке, заверены подписями новых лиц, в том числе заместителем тульского прокурора, ответы обвиняемого исполнены канцелярской лексики и признательных показаний в шпионской и антисоветской деятельности. Инженер с высшим образованием внезапно начинает строить фразы как неуч. К последним показаниям и вовсе не приложены оригиналы с подписью обвиняемого - только машинописные копии.
Двое свидетелей по этому делу опрошены аж восемью месяцами позже, причём вовсе не по «шпионской» теме (эта линия в деле развалилась, как только Евгений отказался признавать свою вину, а реальных доказательств у следствия так и не нашлось): в конечном счёте ему инкриминированы троцкистская пропаганда и тост, поднятый за скорейшее падение советской власти... Со слов свидетеля, который, как выяснилось при пересмотре дела в 1950-х, за одним столом с Евгением никогда не сидел.
25-го ноября составлено обвинительное заключение, 9 декабря состоялось заседание тройки, на которой Евгений приговорён к высшей мере наказания, а 21 декабря, в «официальный» день рождения вождя народов, приговор приведён в исполнение.
Последний документ отпечатан на машинке: «Постановление тройки УНКВД по Тульской области о расстреле такого-то приведено в исполнение тогда-то». Машинописная форма, выпущенная на календарный месяц, - оставалось только вписать фамилию осуждённого и день расстрела.
Искать - и найти
Для заинтересованных читателей я постарался насколько возможно просто изложить технологию поиска архивно-следственных материалов о репрессированных родственниках. Тем более что поиск этот сегодня действительно очень прост - всю основную работу берут на себя сотрудники Федеральной службы безопасности РФ, в ведении которой находятся архивно-следственные дела осуждённых по 58-й статье УК РСФСР (контрреволюционная деятельность).
С письменным запросом в свободной форме можно обратиться в региональное УФСБ по месту вашего проживания либо в Центральный архив ФСБ по адресу: 101000, Москва, ул. Большая Лубянка, дом 2. Я отправлял заявление заказной почтой, но теперь это можно сделать и через электронную приёмную .
Желательно знать регион, в котором арестовывался ваш родственник, примерный год его рождения и период времени, когда производился арест (это помогает идентифицировать нужного человека среди множества других - например, когда у него расхожая фамилия). Поищите эту информацию в Книгах памяти, доступных через Интернет, - она должна быть там.
Укажите в заявлении свои личные данные, обратный адрес для ответа, контактный телефон (в Москве сотрудники архива предпочитают не отправлять письма, а сразу звонить заявителю) - и запасайтесь терпением.
В Москву можно обращаться, даже если Вы из другого города. В этом случае следственные материалы, когда они будут найдены (на исполнение запроса закон отводит 3 месяца), будут направлены в УФСБ того региона, где проживает заявитель, а уже оттуда с вами свяжутся и пригласят на просмотр. Если выявленное дело прибыло из другого региона, на его изучение заявителю даётся один месяц. Бывает, что дело тоненькое, а случается, что на несколько сотен страниц: в удобное для вас время вы можете приходить в читальный зал архива ФСБ (разумеется, в часы его работы) - и продолжать чтение, делать выписки...
По окончании знакомства с делом можно заказать ксерокопии: обычно их делают с тех страниц, на которых нет сведений относительно третьих лиц (либо чужие имена будут закрыты полоской бумаги) и которые не выдают методов оперативной работы спецслужб (поскольку до сего дня эти методы неизменны). Снять копии могут при вас, а при высокой загруженности исполнят заявку в течение месяца.
К делам второй половины 1930-х годов (иногда и более ранних) обычно прикладываются фотографии арестованных. Так что велик шанс, что вы сможете заглянуть в глаза вашему родственнику, даже если в семейном архиве его фотографий никогда не было. Снимки по вашей просьбе отсканируют в высоком разрешении или (как это, например, делают в Москве) отпечатают заново на фотобумаге, отретушировав дефекты, пятна и сколы... Добавлю, что фотографии, как и ксерокопии дел, просмотр которых курирует ФСБ, делаются бесплатно.
Важный момент - документы, подтверждающие родство с репрессированным. Согласно закону, вы обязаны предъявить их в том случае, если с момента ареста прошло менее 75 лет. Как только 75 лет минуло, доказательств родства не требуется - материалы открыты для общего доступа. Все дела за 1930-е годы этот временной ценз уже прошли. Если вас интересует более позднее дело, потребуется собрать цепочку свидетельств о рождении/бракосочетании до ближайшего общего предка с репрессированным и приложить копии этих документов к заявлению, пояснив тут же («на пальцах») линию родства - кто кому и кем приходится...
Впрочем, родство может быть подтверждено не прямо, а косвенно (например, если ваши родственники проходят в качестве родственников осуждённого по материалам дела - исполнитель запроса это проверит). Рассказывают и о случаях, когда подтвердить родство не удалось, но заявителю всё равно выдавали дело на основании общей фамилии или даже портретного сходства с репрессированным. В Интернете дают ещё одну рекомендацию: если у Вас есть возможность ознакомиться с делом в Москве, на Лубянке, то пишите сразу туда - при отстутвии подтверждающих документов в ваше положение постараются войти и дело, вероятнее всего, покажут.
Разумеется, для того чтобы с архивно-следственными материалами в принципе можно было ознакомиться, осуждённый должен быть признан репрессированным, а для этого - пройти через процедуру реабилитации. Основная масса следственных дел периода массовых репрессий 1937-1938 годов пересмотрена ещё в советский период, и решение о реабилитации в отношении осуждённых вынесено давно. В случае (гораздо менее вероятном, но всё же), если ваш родственник не был реабилитирован, дело откроют для просмотра только по завершении этой процедуры. Для её запуска вам необходимо обратиться с письменным запросом в региональную прокуратуру - лучше по месту нахождения органа, принявшего решение о применении репрессии, но можно и по месту вашего проживания (органы прокуратуры, как и ФСБ, переадресуют корреспонденцию куда надо). Подробности можно найти в Интернете по поисковым запросам «реабилитация репрессированных», «порядок реабилитации жертв политических репрессий» и т. д.
Если после суда ваш родственник умер в заключении, то, скорее всего, в ведомственных архивах МВД и Федеральной службы исполнения наказаний (по месту отбывания) сохранилось и личное дело осуждённого (велось с момента прибытия в место заключения). Из него можно узнать, где и чем занимался человек в заключении, а также точную дату и причину смерти. Не исключено, что сотрудники ФСБ сами найдут и закажут такое дело для вас - вы обнаружите этот «бонус» на столе в читальном зале, когда придёте знакомиться со следственным делом. Но можете и сами - при первом же запросе - попросить навести справки о наличии личного дела осуждённого.
Если ваш родственник не подвергался уголовному преследованию, а был репрессирован в административном порядке (спецпоселение, раскулачивание), то запросы об имеющихся на этот счёт сведениях нужно направлять не в ФСБ, а в информационные центры МВД РФ по месту применения репрессии и месту выселки, если оно известно.
Наконец, самый сложный случай: если вы не нашли упоминаний о своём родственнике в Книгах памяти, расстрельных списках и базах данных по репрессированным лицам, но всё-таки уверены, что он был репрессирован советской властью, - отправьте запрос на поиск сведений о нём не только в ФСБ, но и в информационный центр УМВД РФ региона, где, по вашим данным, применялась репрессия (о спецпоселенцах - также можно запрашивать по месту выселки), а также в Главный информационно-аналитический центр (ГИАЦ) МВД РФ.
«Кто виноват?» и эффект бумеранга
Сделал ли я для себя какие-то фундаментальные выводы, изучив следственные материалы на своих родственников? Пожалуй, самое главное окрытие - репрессии осуществляются не абстрактной «тоталитарной системой» и не каким-то даже «кровавым тираном». Репрессии - дело рук вполне конкретных и на удивление простых людей. Да, один человек, как правило, не в силах поломать систему, в которой он живёт, развивается, трудится... Однако на каждодневных решениях и поступках каждого из нас - зиждется эта система.
Финал истории о моём троюродном прадедушке весьма кинематографичен. Два года спустя после его расстрела, в ноябре 1939-го, военный трибунал войск НКВД Московской области на закрытом судебном заседании в Туле приговорил бывшего начальника отделения Льва Пеккера, сфабриковавшего дело Евгения (и многие последующие дела), к десяти годам исправительных лагерей с оговоркой, что по тяжести совершённых им преступлений Пеккер заслуживает высшей меры наказания. «Судебным следствием было установлено, что он систематически грубейшим образом в своей практической работе нарушал советское законодательство тем, что лично применял к заключённым меры физического воздействия, заставляя их подписывать сфабрикованные им самим клеветнические показания, изобличающие как самих допрашиваемых, так и других в тягчайших контрреволюционных преступлениях».
Что же произошло? Когда Пеккер (в тексте приговора по его собственному делу уточняется - «еврей с низшим образованием») перестал быть угодным системе (или, вернее, стал угоден в новом качестве), система поступила с ним ровно так же, как он ранее поступал со своими подследственными... Приговоры по четырём последним делам, состряпанным Пеккером, успели отменить до приведения в исполнение.
Мой прадед Евгений Робертович был реабилитирован 31 октября 1955 года. На процессе по его реабилитации единственный из оставшихся в живых свидетелей допрашивается повторно.
Вопрос: Правильно ли записаны в протоколе 1937 года ваши показания в отношении Евгения Робертовича?
Ответ: Нет, Пеккер неверно записал, а я не вник в содержание, некритически отнёсся и подписал протокол.
Жена Евгения, Анна Сергеевна, впервые приглашается для следственной беседы в возрасте 75 лет.
Вопрос: Кем доводится вам Евгений Робертович?
Ответ: Евгений Робертович – мой муж. В 1937 году он был арестован органами НКВД, и где находится сейчас, мне неизвестно.
Вопрос: Что вам известно о нелояльном отношении вашего мужа к существующему строю, о его антисоветских суждениях?
Ответ: Мой муж упорно работал на благо родины, будучи инженером, по вечерам после работы никуда не ходил и подолгу просиживал за чертежами над своими изобретениями. А когда ему чинили препятствия на оружейном заводе в деле организации поточной системы, он часто приходил домой и плакал от обиды за то, что он хотел сделать полезное дело, а ему мешали, не считая его работу за изобретение...
У следователя КГБ, который в 1955-м вёл дело о реабилитации моего прадеда, достаточно редкая фамилия. Закончив изучать материал, я отыскал в соцсетях его потомков (желание разыскивать потомков Пеккера почему-то не возникло, хотя у кого-то на моём месте всё может быть наоборот). Они до сих пор живут в Туле, и, как это часто бывает, некоторые из них состоят на службе в силовых структурах. Я в двух словах описал повод, по которому связался с ними, и выразил признательность за достойную работу их родственника, который реабилитировал моего прадеда. Они удивились - не знали даже, что несколько десятилетий назад это ведомство решало задачи по реабилитации репрессированных.
А вы удивитесь, когда придёте в архив ФСБ почитать следственное дело на кого-нибудь из «ваших». В бизнес-классе международных авиалиний порой не обслуживают с таким участием, деликатностью и тактом, как это делают на Лубянке. А когда волнение ваше, наконец, уляжется и удивлённо приподнятые брови сползут обратно к переносице, вы, быть может, почувствуете в происходящем какую-то горькую иронию, - как почувствовал её я.
Необратимые изменения
Что сказать тем, кто в архив идти не собирается? Если достаточных внутренних аргументов для такого визита не нашлось, то чужие назидания на этот счёт будут, наверное, только раздражать. Можно всю жизнь оставаться при сведениях, будто «сталинские репрессии не коснулись нашей семьи». Выходить из дискуссий на эту тему со словами, что, дескать, «масштабы катастрофы сильно преувеличены», а «сильная рука нашему народу всё равно ой как необходима». Но всё же, как представляется мне, истинная причина этой риторики в другом: мы попросту не желаем покидать зону нашего комфорта.
Любое знание, новое для нас, меняет угол зрения, под которым мы смотрим на окружающий мир, по сути - новое знание корректирует нашу жизненную позицию. И каждый раз, когда мы пасуем, когда под тем или иным предлогом отказываемся разбираться глубже - формировать объёмное мнение по трудному для нас (и для всех остальных тоже) вопросу, - мы всего лишь демонстрируем нежелание вносить смуту в устоявшийся порядок вещей, худо-бедно понятный и - главное - привычный нам. Так уж устроен человек: стремление как можно дольше продержаться в установленных рамках естественно, объяснимо, в этом проявляется инстинкт самосохранения человека. Любой сдвиг в персональной системе ценностей - как земля, уходящая из-под ног. Но тогда - почему бы не назвать вещи своими именами, по крайней мере наедине с самим собой? Не «масштабы преувеличены», а наш личный масштаб пока ещё мелковат для осмысления более широких горизонтов.
Если на вопрос: «Кто в семье пострадал от репрессий?», - мы с детства получали ответ: «Да никто, сынок, расслабься, у нас очень приличная семья была; а в Советском Союзе, если кого и расстреливали, то только за дело», - в этом горьком случае, повзрослев и высунувшись из своей уютной раковины, в которой столько лет не дуло, мы можем разузнать имена братьев и сестёр, дядюшек и тётушек своих дедов и бабушек... И сразу обнаружим двоюродных, троюродных пращуров - расстрелянных, сгинувших в лагерях, - родственников, о которых десятилетиями опасно было говорить вслух.
История всегда стремится к повторению. Незнание истории ведёт к тому, что её сюжеты с абсолютной неизбежностью повторятся. В наших силах сегодня - отыскать следственные дела своих предков, почитать, что там написано... По слогам разобрать систему, в которой репрессии стали делом обыденным, иначе говоря - нормой. С обретением такого «нового знания» наши взгляды на мир никогда не будут прежними. Это, как говорят драматурги, необратимое изменение в характере и внутреннем мире героев, в главных персонажах рассказываемой истории - в нас самих.
Ведь если такие изменения не произойдут в нас, тогда тем более их не предвидится в наших детях и внуках. А по законам сценарного мастерства, если с героем истории не может произойти необратимых изменений, значит, окончательное изменение уже произошло - он мёртв.